Прокламация и подсолнух
Шрифт:
– Обмоем, значит, приказ слуджера, парень, – заявил Анусин отец, здоровенный пастух с дальнего хутора. Говорил он вроде добродушно, но Макарко мысленно застонал про себя. – Ну, а раз ты нынче у нас пандур, так заглядывайте в гости, когда будете в дозоре в наших краях. Да всем отрядом, глядите, мы нашим сторожам завсегда рады...
Макарко скорбно вздохнул. Ануся незаметно развела руками – мол, ясно как день, что отец тебя видеть на хуторе в одиночку не желает и говорить с тобою не будет.
– Макарко! – окликнул Симеон расстроенного парня. – Позаботься чего повкуснее запасти для тех, кто в дозорах нынче! Станка разрешила, ты и повезешь! Да рыбы соленой у деда Йонела выпросить не забудь, Йоргу уж который день мается – у нас кончилась.
– Это ему сейчас ехать? – невольно ахнула Ануся, и все пандуры дружно заулыбались в рукава.
– Нет, это вечером, – великодушно утешил ее Симеон и исподтишка показал Макарке кулак. Тот ответил обиженным взглядом, давая капитану понять, что намерения у него самые серьезные.
– Он за ней ухлестывает уже давненько, – подтвердила Станка, устроившись на месте хозяйки праздника рядом с Симеоном. – Ну чего расселись-то, как неродные? – набросилась вдруг на пандуров. – Разливайте! А этот ваш поросенок чего?!
Штефан, все еще беседовавший с поварихой, на окрик вспыхнул до ушей и от окошка послушно отошел, но и Симеон, и Гицэ, что тащил к столу решетку с мясом, приметили восхищенные взгляды, которые парнишка бросал на повариху. Переглянулись: обоим было смешно.
Еще смешнее им стало значительно позже, когда давно уже сдвинули в сторону изрядно опустевшие столы. Тоненько запела скрипка, подали голос цимбалы, зазвенели тамбурины – составился хоровод.
Мороя сразу отошел в сторону, добродушно ворча, что стар он уже – ноги отплясывать. Присоседился к дедам, разливавшим ракию. Через пару танцев к нему присоединился и Симеон, успевший отвести душу, но сроду не любивший уплясываться насмерть. Подошедший на минуточку передохнуть и выпить Гицэ неопределенно заржал, указывая в сторону.
Штефан, которому сельские танцы знать было неоткуда, примостился у самого забора с неизменным подсолнухом в руках. Но отсидеться ему не дали: подлетела одна, молодая да красивая, разрумянившая от быстрого движения, ухватила за руку, потащила за собой.
– Да оно дело нехитрое, – рассмеялась, когда Штефан попытался отговориться неумением. – Научу, красивый.
И мигом втянула ошалевшего от напора Штефана в хоровод.
Симеон с Мороей только переглянулись и одинаково понимающе усмехнулись, наблюдая, как девка вьется вокруг парнишки и стреляет глазами.
– Огонь-девка, – оценил Гицэ. – Везучий наш ангелочек, так его и так!
И сам убрался обратно в пляску, когда на нем разом повисли три молодайки. Мороя в ответ ухмыльнулся в усы и продолжил с интересом наблюдать за Штефаном, которого девка после танца придержала за руку – вроде и ненароком, сказала что-то, от чего оба разулыбались...
Макария тоже ни единого танца не пропустил, все норовя оказаться поближе к Анусе в хороводе и тяжко вздыхая, когда круг распадался на пары, а та оказывалась от него далече. Только один раз ему и свезло. Может, повезло бы еще, только Симеон напомнил, что надо харчи везти на заставу, когда веселье было еще в самом разгаре. Макария проводил тоскующими глазами Анусю, которая под хмурым взглядом батьки отошла в сторонку, и направился к выходу со двора.
С погрузкой телеги танцы на время прервались, девка отошла от Штефана, но оглянулась и взглядом так явно велела парнишке следовать за собой, что и слепому было бы ясно... Вот только Штефан беззаботно отмахнулся и вернулся к забору. Подобрал оброненный подсолнух, начал отряхивать от вездесущих муравьев и пыли.
Гицэ чуть не сплюнул с досады:
– Вот же птенец желторотый, мать его распротак! Он что, не понял? – и хотел уже сорваться с места, чтобы втолковать Штефану, чего собственно от него хотели, но Симеон перехватил его за рукав.
– Не понял – и ладно. Хоть его не придется по всем сеновалам выискивать.
– Так дело ж молодое, когда еще гулять! – Гицэ все-таки не оставил мысль сделать доброе дело.
– Вот ты и гуляй себе. Тебе хворостиной поперек хребта огребать не привыкать, – припечатал Симеон.
– Да капитан, он же сам не поймет...
Спор прервал тихий смешок Морои. Штефан еще раз вздохнул над подсолнухом, широким движением закинул его далеко в огород и, осторожно оглядевшись по сторонам, украдкой направился куда-то подальше от толпы. Гицэ улыбнулся:
– А, не! Кажись, таки понял!
Капитан Симеон махнул рукой и поискал глазами Станку: он уже отдохнул, успел хорошенько выпить и теперь был не прочь еще немного поплясать.
А Штефан, пока пандуры обсуждали его намерения, бродил по пустой деревне, высматривая в сумерках подсолнух взамен засиженного муравьями. Углядел в одном огороде тяжело склоненные черно-золотые шапки, толкнул калитку.
– Хозяева!
Ответа не последовало. Да и окошки в доме не светились.
Штефан некоторое время потоптался посреди двора в нерешительности, но все же направился в сторону огорода, где в самом дальнем углу росла цель его путешествия. Пробираясь среди грядок, Штефан честно старался ничего не потоптать, но у здоровенной тыквы в междурядье оказались свои планы, и она раскололась с громким хрустом. Упасть Штефан не упал, но, пытаясь удержаться на ногах, прыгнул на какую-то ботву, и поэтому обратно через огород идти не решился. Благо, дом с подсолнухами был от околицы крайним, так что за невысоким заборчиком – только от скотины уберегаться – начинался покосный лужок.
Срезав подсолнух покрупнее, Штефан примерился, сиганул через забор и... приземлился мало не на голову Анусе, печально сидевшей с той стороны.
Та ойкнула и отшатнулась, свалившись с камушка, на котором сидела.
– Напугал? Извини, – Штефан шагнул навстречу, протянул руку, чтобы помочь подняться. Ануся присмотрелась поначалу настороженно, но руку приняла:
– А ты с заставы, да? Я тебя во дворе у тетки Станки видела.
– С заставы, – он легко вздернул ее на ноги. – Меня Штефаном зовут.