Прокламация и подсолнух
Шрифт:
Придется из него правду все-таки вытрясать. Ведь даже если не врет и на заставу беду не наведет, то себе точно найдет, голова горячая.
– Так уж и не будут? – деланно усомнился Симеон, внимательно приглядываясь к раскрасневшейся от ракии мордахе Штефана. – И медный грош порой под всеми половицами ищут, а уж боярского сына, да не из последних...
Тот упрямо мотнул головой в ответ.
– Меня искать не будут, сказал же! И что я боярский сын, на физиономии не написано!
– Вот дурило, не то что пить, он и врать-то не умеет, – отметил Йоргу. – На коне у тебя оно написано и на пистолях
– Это я украл?! – взвился мальчишка, занося руку. – Да как ты смеешь...
Йоргу сидел далеко, зато Гицэ без труда перехватил поднятый кулак. Парнишка трепыхнулся, но без толку – Гицэ и воевал, и не первый год в пандурах служит, куда мальцу против его выучки?
– Остынь, – негромко велел Симеон и кивнул Гицэ – мол, посади обратно. – Слушай, Штефан, ты парень вроде неглупый. Сам понимаешь, что заврался и что просто так мы тебя через границу не пустим.
Карие глазищи Штефана затравленно сверкнули по сторонам. Кажется, он и к окошку примерился, но Мороя предусмотрительно загородил его собой.
– Не вздумай, – упредил он мальца. – Галерейка с той стороны, а здесь ущелье – лететь тебе до самой преисподней.
Гицэ отпустил его руку и добродушно ткнул в плечо.
– Да не съедим мы тебя, боер, не озирайся. Ты лучше расскажи, ради какого добра из дому-то сбег.
– Сбег! – у Штефана вырвался горький смешок. – Сбег, конечно! С проклятиями в спину, чтоб вернуться, упаси Господи, не надумал...
Голос у него разом сел, он ухватился рукой за ворот, и Симеон переглянулся поверх его головы с Гицэ. Кивнул на кружку – мол, налей парню еще. Как-то сразу поверилось, что теперь-то мальчишка не врет. Да и не врут такое, поди, даже бояре! Зато сразу понятно, чего он так хотел отмолчаться. И остальное понятно – и что огрызается через слово, и что на дороге за пистоли схватился. Даже совестно как-то выспрашивать дальше, за что его так – вон как его корежит. Да и загадки нет. Надерзил, поди, батьке, парнишка-то порох!
Симеон готов был смолчать, да вот другие не смолчали.
– Слыханное ли дело, чтоб бояре своих детушек из дома прогоняли! – выкрикнул вдруг Макария с другого конца стола. – Это ж что утворить надо было?!
Симеон показал Макарке кулак, но Штефан медленно поднял голову от полной кружки, в которую вцепился, будто утопающий – в полено.
– Родиться, – процедил совсем уж ядовито и отхлебнул огромный глоток.
– Обидели тебя? – угадал Мороя. Подошел сзади, обнял Штефана за плечи. – Да ты расскажи, парень, выговорись, может, все еще и наладится. Нешто мы не послушаем, а с чужой-то колокольни оно виднее, потому как обида глаза не застит. Нам вот видать, что ты сам-то норовом горяч, а свинья не родит бобра – того же поросенка...
Штефан покосился на него, раздувая ноздри, но смолчал. Мороя, обрадованный успехом, продолжил увещевания:
– Вот и отец твой, небось, сгоряча брякнул, теперь кается. А мамка и вовсе, поди, все глаза проплакала.
– Мама умерла, – тихо, одними губами произнес Штефан, опуская голову все ниже. – А отец... слышать не хочу...
– А с вами, огольцами, без материнской ласки много труднее сладить, разве палкой, – закивал Мороя, поглаживая парня
Парнишка передернул плечами.
– Нет у меня отца! – сказал, как отрезал, каждое слово чеканя.
– Зря ты так, малец, – покачал головой Симеон. – Ты с его обиды сам вон на край света ломанулся, а отцовское сердце – и подавно не камень. Не жалко тебе его сейчас? Он уже, поди, десять раз за голову схватился, что тебя прогнал да проклял.
Штефан вдруг рванулся из рук Морои и вскочил. Повело его в сторону, чуть не упал, но схватился за край стола и уставился сухими горящими глазами прямо в глаза Симеону.
– За голову схватился, говоришь? Он меня ублюдком назвал, сказал, что мама... С приказчиком путалась...
Он задохнулся, потянулся к кружке трясущейся рукой и опрокинул в рот разом. Утер рот тыльной стороной ладони.
Гицэ вдруг заржал в голос:
– На тебя, малец, глянуть – ох, и лихой был приказчик!..
Никакая выучка не помогла: Симеон моргнуть не успел, как Штефан развернулся и с размаху двинул Гицэ в зубы. Тот дернулся, сверзился с лавки, только сапоги мелькнули и доски загудели. А парень вдруг побледнел, согнулся, тяжело оперся на столешницу и начал оседать на пол.
Симеон едва успел подставить руки, как в наступившей тишине особенно отчетливо прозвучал возмущенный голос Йоргу:
– Я же говорил, что он пить не умеет!
Стоило ослабить хватку, и мальчишка сполз по коленям Симеона на пол в глубоком беспамятстве. Светловолосая голова бессильно моталась, мордаха в ссадинах стала совсем уж зеленовато-белой даже в свете фонаря.
Гицэ завозился на полу, вытаскивая сапог, намертво застрявший между лавкой и столом.
– И тебе говорил, что язык тебя до добра не доведет, – обратился к нему Йоргу и торжествующе подергал себя за ус.
– На прошлой неделе ты это не про язык, а про девок говорил, – мстительно припомнил Гицэ, ощупывая челюсть и голову, и тут же прибавил с искренним восторгом: – Во дает малец, так его и распротак! Я ж еле заметил, как он замахнулся!
– Не больно-то тебе это помогло, – забубнил обиженный Йоргу, и Симеон, все еще придерживавший голову Штефана, кашлянул, привлекая внимание.
– А ну-ка заберите его и уложите где-нибудь, пусть проспится.
Мороя помог Симеону вытащить мальчишку из-под стола. Гицэ тоже поднялся и охотно подхватил обеспамятевшего противника под колени. Заглянул в лицо мальчишке и вдруг приметно смутился.
– А ведь парню и без того не сладко. Зря я это...
Мороя фыркнул. Симеон в душе был согласен с Гицэ – но тот и без того наказан. Этакий щенок его с лавки смахнул на глазах всего отряда... Кстати, время позднее, скоро караулы менять.
Мороя с Гицэ оттащили парнишку за занавеску, завозились там. Симеон встал и поманил за собой Йоргу.
– Кто на посты сегодня?
– Да как обычно, капитан, – пожал плечами хитрющий грек и тут же покосился с сомнением. – Чего с парнем-то делать будем?