Проклятая повесть
Шрифт:
Нынешней глава города совестью не скован, и гордо носит кличку – «Доля».
Доля не в смысле судьбы, а в смысле процента с любого бизнеса, расположенного на территории его кормления.
Много можно из этого вынести разных раздумий о суете жизни, но некогда! Ах, как некогда! Надо бежать, пока рядом с тобой бегущие люди не опередили тебя по дороге к кассе или к вельможной руке, что бывает одно и то же.
Где же здесь задумаешься? Стремителен поток жизни, удержаться бы в этом потоке на ногах, не упасть бы на брюхо или – еще хуже – навзничь.
И некогда завязать в этом беге ни одного узелка на память, на тревогу сердечную, на гроб вечный.
Пишу все это с глубоким чувством стыдливости и гадливости по отношению к самому себе: ведь и я когда-то бежал и расталкивал рядом бегущих локтями. Не шибко бежал, даже лениво, но бежал же, охваченный всеобщем энтузиазмом этого бега.
Так что свои почечнокаменные приступы болезни сносил как божье наказание за проституирование собственной совести. Но оказалось, что Бог к этому не имел прямого отношения, разве что «попускал». По делу, конечно, по делу или, как говорят верующие люди, – по грехам нашим. Поясню непонятливым – это я отдалялся от Бога волей своей и делами своими, а не он от меня уходил и бросал.
Так вот на этот раз в «храме культуры» обитала насколько милая, насколько же и глупая особа, по имени Зинаида Яковлевна, а по фамилии, Огаркова.
Удивительно, как часто и органично в женщинах сочетаются эти качества: – миловидность и глупость! А самое главное – как часто грубые и властные мужчины-администраторы окружают себя именно такими женщинами! Полагаю: будь наша прабабка Ева не так миловидна и не так глупа, то у черта, пусть он бы принял облик не змея, а токующего глухаря черта с два, что вышло бы по части соблазна!
Но даже если бы Ева поддалась уговорам Сатаны – ведь «стать как Боги» – это ведь, по-нашему, огромный, просто феноменальный карьерный рост, то Адам (не будь он груб и властен), ответил бы ей простой фразой:
– Прижми жопу, не твоего ума это дело – мой, стало быть, карьерный рост. Но дело повернулось по-иному, и с той поры оно всегда так поворачивается, то есть как это в Макбете у Шекспира:
– Начну тебе о мужестве трубить и языком разрушу все преграды между тобой и золотым венцом.
Однако я отвлекся. Итак, мое отношение к этой особе, то есть к Зинаиде Яковлевне Огарковой, определилось буквально через месяц, по «воцарении» нового главы города, которого никто иначе не называл, как только по прозвищу «Гаран Великолепный».
Так за глаза называли жители бывшего директора шахты, смекнувшего в последний момент, что наступают времена аховые. Это было время, когда «дикий» московский капитал ринулся скупать угольные предприятия города, – единственное из всего, что составляло когда-то его славу и гордость.
Гаран Великолепный сумел покаяться перед новым губернатором за то, что поддерживал старого, и тот благословил его на «кормление».
Такова политическая реальность, в которой будут разворачиваться события.
Кстати, чтобы и вовсе избавить читателя от двусмысленного толкования насчет главы города, то в кругу предпринимателей у него была собачья кличка – «Доля».
Ибо сей муж мыслил государственно, как многие достопочтенные слуги Петра Великого и считал свой город местом доходным, а, следовательно, и «долю» свою исправно требовал. Но об этом я уже говорил. Остановлюсь, чтобы не превращать повесть в публицистику.
Когда появилась владычица городской культуры Зинаида Яковлевна, то первым шагом её на ниве служения культуре было издание поэтического сборника стихов некого бедолаги по фамилии Шахрахудинов. Стихов там не было и в помине, но было много восторженных слов в адрес власти и восхищения красотами города с бессмертными находками рифм типа: «о-кей» – «налей», и «культуру» он смело рифмовал с «физкультурой», чем глубоко затрагивал эстетические чувства нового главы города.
Поскольку редактор определил «моей вотчиной» как раз культуру, то я не мог не встретиться с Зинаидой Яковлевной. Простота, с какой она отреагировала на мое замечание, что такие издания не делают чести культуре города, была потрясающая:
– Вот такая я, дура! Мне его жалко стало.
То есть надо полагать, что ей жалко стало графомана Шахрахудинова. Она смотрела на меня зеленовато-голубыми, слегка косящими глазами и так мило улыбалась, что я расхохотался.
Перед другим должностным лицом такого ранга это было бы невозможно, но во взгляде и улыбке Зинаиды Яковлевны явственно виделся тот, я бы сказал, застарелый, заматерелый флирт одинокой женщины, вынужденной в жизни полагаться только на саму себя.
Флирт ненамеренный и безобидный, особенно по отношению ко мне, но все же флирт. Мы мило побеседовали, я что-то написал тогда о намерениях новой администрации в отношении культуры в городе. Но подумал, что эта дама пойдет куда дальше своих предшественниц.
В нашем городе только женщины что-либо смыслят в культуре! Может быть, потому, что культура у нас понимается в прикладном смысле, как-то: уметь накрыть на стол, спеть, сыграть и сплясать для увеселения души, произнести здравицу в честь какого-нибудь юбилея… И тут как нельзя кстати приходят ко двору таланты, какими обладала Огаркова и такие «поэты», как Шахрахудинов.
Так что поплелся я в высокий кабинет Зинаиды Яковлевны по воле редактора, верно поняв его слова, чтобы «не умничал».
В фойе администрации мне встретился тележурналист, Плоткин, только что покинувший кабинет Огарковой.
Знакомы мы были с ним давно, но дружбы особой не завели, и потому наш разговор помимо «привет» и «здравствуй» содержал только краткий обмен информацией.
– У неё кто есть? – спросил я Плоткина.
– Экстрасенс какой-то, – буркнул тот с явным раздражением.
– Прямо уж какой-то? – я знал что Плоткин на местном телевидении ведет программу «За гранью возможного», и потому такой ответ меня не устроил.