Проклятая шахта. Разгневанная гора
Шрифт:
– Дитя Роланд в темный Тауэр пришел.
– Что вы сказали? – спросила Хильда. Оказывается, я произнес это вслух.
Она, наверное, прочла мои мысли, потому что спросила:
– Что происходило с вами до того, как я вас нашла? Вы поймали этого человека?
– Нет, он поймал меня.
– И что? Вы выглядели просто ужасно.
– Ничего.
Ей хотелось поговорить, чтобы скоротать томительное ожидание. Но сейчас я не мог об этом ей рассказать. Все было слишком похоже на то, что происходило сейчас. Наконец пламя опять погасло. Я наклонился вниз и крикнул:
– А теперь вы можете выбраться? Ответа я не услышал из-за рева лавы.
– Они ломают дверь. Я думаю, они сейчас выберутся, – крикнула мне Хильда.
Послышался треск ломающегося дерева. Потом голос Максвелла:
– Мы уже выбрались. Где вы?
– Здесь! – крикнул я.
Мы с Хильдой проворно опустили стремянку вниз.
– Спускайтесь, – велел я ей.
Она стала спускаться, а я, стоя на крыше, увидел, как рушатся последние монастырские постройки, находящиеся непосредственно перед часовней. Лава уже достигла монастырских виноградников, которые подступали вплотную к башне. Я оглянулся назад, туда, где находился Авин, открывавший путь к спасению, и у меня душа ушла в пятки. Два потока лавы по обе стороны Санто-Франциско у входа в деревню устремлялись навстречу друг другу, как бы беря останки деревни в клеши.
– Дик, поторопитесь!
– Иду, – ответил я.
Мы поспешили к остальным, которые ждали нас в коридоре, ведущем в часовню. Пройдя сумрачную часовню, мы увидели Мака, выходившего из трапезной. Его глаза казались белыми на почерневшем лице. Мы невольно остановились, глядя на его неузнаваемую физиономию. Джина в грязном разорванном платье была совершенно не похожа на себя. А Хэкет в пиджаке, надетом на голос тело, поддерживал двух мужчин. Хильда бросилась к одному из них:
– Папа, что с тобой?
Хэкет и я почти одновременно устремились к двери и выглянули наружу, заслоняя лицо руками от обжигающего жара лавы. Снаружи ничего не было: ни трапезной, ни коридора, ни двора, ни арки главного входа. Ничего, кроме груды камней. Лава была от нас примерно в двадцати-тридцати футах.
– В келье священника есть окно, – крикнул Максвелл.
Мы бросились туда. Там действительно было окно, узкое, высокое, с витражными стеклами и забранное решеткой. Хэкет схватил епископский посох. Джина в ужасе закричала при виде такого святотатства, но другого выхода не было, а Хэкет оказался практичным человеком. Мак и я притащили стулья и составили их у окна, пока американец выбивал стекло и выгибал решетку.
– Забирайтесь, графиня. И вы, мисс Тучек.
Они вскарабкались. Джина уже стояла на подоконнике, но, посмотрев вниз, в ужасе прижалась к проему окна.
– Прыгайте! – рявкнул Максвелл.
– Не могу, – завопила она. – Слишком высоко…
Но стоявшая рядом Хильда, которая имела возможность воочию видеть губительную силу лавы, осторожно, но вместе с тем решительно толкнула ее с подоконника. Тучека и Лемлина мы просто передали с рук на руки.
– Они под действием наркотиков, – пояснил Мак. – Этот ублюдок приковал их.
– Приковал к стене? – спросил я.
– Заковал в цепи; как церковь поступала с еретиками. К счастью, цепи оказались ржавыми, и нам удалось их разбить. – Потом Мак повернулся к Хэкету: – Давайте, Хэкет. – А потом снова ко мне: – Теперь ты. Дик. Я поддержу тебя, если возникнут трудности с ногой.
Я вскарабкался на подоконник и просунул ноги наружу. Макс стоял у меня за спиной. Это произошло как раз в тот момент, когда я уже готов был прыгать: выпрямился, держась за оконный проем, во весь рост и поджал пол себя больную ногу. Но тут раздался ужасный грохот, я увидел обломившуюся и падающую вниз крышу и прыгнул. Я приземлился на здоровую ногу и мгновенно откатился в сторону, почувствовав адскую боль в культе. И тотчас же послышался крик, который поначалу я принял за собственный, потому что боль в ноге и впрямь была нестерпимой.
Но кричал не я, а Максвелл. Мы увидели стену с оконным проемом, за которой ничего не осталось. А в проеме окна – искаженное болью лицо Максвелла. Я окликнул Максвелла, но он не отозвался. У него по подбородку текла кровь, а он, стиснув зубы, пытался высвободить свое тело. Над окном поднималось облако пыли – картина, которую я наблюдал уже не раз.
– Мне придавило ноги, – чуть слышно произнес он.
– Попытайтесь высвободить их, мы вытянем вас наружу, – крикнул Хэкет и помахал мне.
Я подошел к окну.
Раздался угрожающий треск, и опять поднялась пыль.
– Я высвободил одну ногу, другая сломана, но я думаю…
Он поднатужился и стал потихоньку, помогая себе руками, ползти по подоконнику к нам навстречу. Пот ручьями стекал у него по лицу.
Мы стояли на тропинке, откуда были видны широкие распахнутые ворота, ведущие на улицу.
– Сейчас я подгоню автомобиль, – сказал я. – Хильда, дайте мне провод.
Она удивленно взглянула на меня, потом взволнованно заговорила:
– Он… он был в моей сумочке. Я положила его туда, когда…
– Не нужно беспокоиться об автомобиле, – прервал ее Хэкет. – Здесь нет никаких автомобилей. Пошли. Помогите мне поднять его. Надо как можно скорее уходить.
– Нет автомобилей? – заволновалась Джина. – Но мы оставили тут целых два. Мы оставили их у… – Тут она заметила двор, залитый лавой, ее глаза расширились от ужаса, и она заплакала. – Увезите меня отсюда. Вы привезли меня сюда. Увезите меня…
Хильда дважды ударила ее по лицу.
– Вы живы и невредимы, держите себя в руках, - сказала она.
Джина перестала плакать:
– Благодарю вас за то, что вы сделали. Я не боюсь. Просто сдали нервы. Я… я наркоманка, а у меня нет… – Она снова заплакала.
– Только медсестра знает, что нужно делать в этом случае, мисс Хильда, – сказал Хэкет. – Вы были медсестрой?
– Да, во время войны. – ответила она.
– Тогда посмотрите, чем можно помочь этому бедняге. – Он кивнул в сторону Максвелла, лежавшего без сознания. – Прежде всего нужно вынести его из опасной зоны, после чего вы займетесь им, а мы тем временем соорудим какие-нибудь носилки.