Проклятье живой воды
Шрифт:
— И мой сын ко мне вернется?
— Разумеется. Однажды настанет благословенный день, когда все те, кого мы потеряли, вернутся к нам. Надо только ждать и верить и…
— Я не могу ждать, — вздохнула Верна.
— Э-э… как это? Ведь все ждут и…
— Я не все. Я не могу без него, понимаете? Я должна быть с ним рядом. Ему плохо без меня, я чувствую…Помогите мне найти сына. — она невольно вцепилась в лацканы сюртука чиновника. Тот отпрянул, пораженный таким напором.
— Но это не в моей власти. Я мог бы только порекомендовать вам обратиться…
— Куда? Я побывала везде. Я несколько
Она собиралась потрясти чиновника, как грушу, и тот еле вырвался, выкрикнув:
— Остров Таймленд… Но вам вряд ли это поможет.
— Остров… — руки Верны разжались сами собой.
— Остров Таймленд, выделенный правительством и частично выкупленный профессором Макбетом для того, чтобы было, куда свозить заболевших, — выпалил потрепанный чиновник. — Раз в декаду туда ходит пароходный катер. Отвозит новую партию заболевших и…кое-какой обслуживающий персонал, а также припасы. Но вам от этого пользы нет никакой, — тут же добавил он. — Я не знаю точно, откуда и во сколько отходит этот самый катер. Я понятия не имею, каков его номер и когда он отъезжает. Я не в курсе, берет ли капитан пассажиров, как не знаю и имени капитана. И тем более не представляю, как его отыскать… Я ничего не знаю кроме того, что только что вам сказал, миссис Чес. Поверьте, мне очень жаль.
— Это правда? — нахмурилась Верна.
— Поверьте, мне очень жаль, — повторил чиновник, прижимая руку к груди и одновременно пытаясь хоть как-то разгладить мятый сюртук. — И это вынужденная мера. Если бы вы, миссис Чес, имели представление о том, сколько народа ежедневно атакует и адмиралтейство, и пароходные компании, и нас, и адвокатов, и даже самого профессора Макбета с одной-единственной просьбой — помочь им перебраться на остров Таймленд. И у всех них разные цели. Кто-то ищет, как и вы, встречи со своим родственником. Кто-то мечтает посвятить себя заботе о тех несчастных, что заперты там, как в темнице… А кто-то спит и видит, как бы их истребить.
— Кого? Мутантов? — не поверила своим ушам Верна.
— Естественно. Кого же еще, — чиновник вполне оправился от потрясения и заговорил пренебрежительным тоном. — Когда они только появились, люди выходили на улицы, устраивали пикеты и марши протеста. Их приходилось разгонять конной полицией, ибо в городе начинались беспорядки…
Верна слушала и кивала. Она слышала об этом и даже как-то раз ее чуть было не затянуло в толпу, собиравшуюся для очередного марша протеста. С того смутного времени прошло около десяти лет…
— Люди требовали истребить мутантов, и правительство не могло не пойти им навстречу. Королева Анна только-только вступила на престол после своей досточтимой матери, ей надо было сделать что-то такое, чтобы завоевать сердца подданных, которые все еще скорбели по благословенному «золотому веку» Британии… Она подписала указ. А потом отдельным декретом даровала родственникам мутантов право самим определять свою судьбу. Ибо находились и такие, кто, подобно вам, пытались всего-навсего воссоединиться со своими близкими.
Сердце Верны отчаянно забилось. Она поняла, что наступает решительная минута.
— Профессор Макбет на свои деньги купил остров Таймленд, вместе с остатками сторожевой крепости и помог переселиться на другой остров и побережье тем семьям рыбаков, которые жили в расположенной там же деревушке. Он влез в долги — «Макбет Индастриз» тогда только-только вставала на ноги — но был готов продать последнюю рубашку, чтобы помочь этим людям… и нелюдям. Королева милостиво выкупила остальное, и остров Таймленд стал прибежищем мутантов… и тех, кто желает разделить с ними их участь.
— Я тоже хочу… разделить, — прошептала Верна. — Как это сделать?
— Увы, это гораздо проще на словах, чем на деле. Ибо, кроме вас, есть десятки тех, кто пытается проникнуть на остров не совсем с честными намерениями. Есть любители, мечтающие поохотиться на мутантов. Есть те, кто пытается мутантов воровать…
— Для чего?
— А мы знаем? Нет, следствие ведется, есть кое-какие зацепки, но это все проходит по ведомству контрразведки, и, сами понимаете, подробности не знает никто. Нам кинули кость — мол, работа не стоит на месте. — и мы должны довольствоваться этим. Так вот, на одного, так сказать, «нормального» посетителя приходится два-три опасных типа. Ибо есть и сумасшедшие, которые уверяют, что мутанты разумны, что с ними можно общаться на равных, что они такие же люди, как мы с вами, и что если удастся вступить с ними в контакт, то не понадобится лекарство. Катер исправно ходит на остров и обратно, но всякий раз он отплывает с разных пирсов, да и время сообщают буквально за полчаса-час до отплытия, чтобы уменьшить количество нелегалов. И, тем не менее, каждый раз на остров кто-то да просачивается. И поэтому с некоторых пор мы на всякий случай отказываем всем…
— Даже мне?
— Увы, миссис Чес. Таков закон. Уже полтора года, как на Таймленд запрещено доставлять пассажиров… кем бы они ни были. Именно я оформлял визы на остров, гостевые и поселенческие. И с принятием нового постановления именно я должен сообщать соискателям, что они зря проделали весь этот путь.
— Вы мне отказываете?
— Да. Вам лучше уйти. Иначе я буду вынужден вызвать полицию, и вас отсюда выведут силой.
Верне показалось, что земля разверзлась у нее под ногами. Чиновник еще что-то говорил, просил извинений, даже попробовал поцеловать ее запястье… женщина ничего не замечала.
Она сама не помнила, как выбралась из офисного здания на свежий воздух. Начинался июнь, было жарко, но со стороны Темзы дул ветер. Миссис Чес не замечала ничего. Она встала у широких ступеней крыльца, глядя в небо и беззвучно шевеля губами. Хотелось молиться, но слов не было. Была пустота.
Но она должна попасть на остров Таймленд. Попасть, во что бы то ни стало.
Она не заметила, как в отдалении остановилась карета с графской короной на дверце. Из нее выбрался стройный молодой человек в дорогом сюртуке и цилиндре и кивнув кому-то, оставшемуся в карете, легко, через три ступеньки, взбежал на крыльцо. Он промчался буквально в двух шагах от Верны, и скрылся в здании с видом человека, которому все в жизни легко удается.