Проклятие Деш-Тира
Шрифт:
— Зачем вы его щадите? Разве вы еще не убедились, что ему нет дела до своих обязательств перед Ратаном? Вам было мало доказательств его наплевательского отношения к долгу? Думаете, он оценит вашу заботу?
— Думаю, да. И, представь себе, даже пожалеет о своих прежних взглядах.
Обернувшись к Лизаэру, который по-прежнему не решался сойти с нижней ступеньки, Сетвир добавил:
— Не бойся, пол здесь вполне надежный.
Поняв, что маг не намерен продолжать разговор, Дакар замолчал. Лизаэр, давно уставший удерживать спеленатого Аритона, опасливо шагнул вперед. Опасения его оказались напрасными: светящиеся линии не вызывали никаких ощущений, кроме легкого покалывания, когда он наступал на них. Дакару не оставалось ничего иного,
Сетвир молча стоял возле лестницы.
Когда Лизаэр и Дакар прошли через последний круг средоточия, Асандир несколько оживился. Жесткие светлые глаза мага скользнули по скомканным одеялам и одежде Аритона. Голова Повелителя Теней свешивалась вниз, а черные волосы почти касались испещренного письменами пола.
— Тейр-Фаленита положишь в нишу за козлами, — велел Асандир своему ученику. — Будешь следить, чтобы его не трясло. Кстати, у тебя было достаточно времени, чтобы соорудить носилки.
— Я бы лучше с гадюкой нянчился, а не с ним, — запальчиво ответил Дакар. — И вообще, к чему столько суеты вокруг него?
— Видно, ты успел забыть, что совсем недавно Аритон вверил тебе свою судьбу, не ставя никаких условий, — резко ответил Асандир. — Это так ты выражаешь ему свою благодарность?
Вполголоса маг прибавил еще несколько слов, от которых Дакар сжался, как побитый пес.
Потом Асандир перевел взгляд на Лизаэра, и принц прочитал в его глазах упрек, адресованный исключительно ему. Лизаэра это неприятно обожгло; он искренне недоумевал, когда и в чем успел провиниться перед магом. Но раздумывать было некогда. Лизаэр помог перенести Аритона в повозку. Там с заботливостью преданного слуги он постарался устроить брата как можно удобнее. Лизаэр не сразу обратил внимание на то, что вокруг стало неестественно тихо. Лошади прекратили стучать копытами и замерли, глаза их остекленели, а уши и хвосты понуро опустились. Потом кружево светящихся кругов, нитей и осей зазвучало на ноте, почти за гранью человеческого слуха. Воздух задрожал, а шерсть на лошадиных спинах встала дыбом.
— Забирайтесь в повозку и крепче держитесь, — велел Асандир.
Дакар вспрыгнул на козлы и потянулся за поводьями. Лизаэр перебрался через высокий борт повозки, а Асандир взял пятнистую кобылу под уздцы и встал в самый центр чаши.
Сетвир что-то крикнул им на прощание, и сводчатое помещение исчезло в нестерпимо ярком голубом свете.
В следующее мгновение все погрузилось в непроглядную тьму. Если Лизаэр и закричал от неожиданности, то сам не услышал собственного крика. Ему казалось, что он, кувыркаясь, летит в пустоту вместе с подстилкой, с повозкой и лошадьми. Слишком поздно Лизаэр вспомнил слова Дакара, которые посчитал обычной болтовней. К счастью, он не завтракал, и потому недрам его кишечника было нечего исторгать, кроме желчи, подступившей к горлу.
Взбудораженный и перепуганный действием сил, недоступных его пониманию, Лизаэр пытался удержать таявшие остатки самообладания.
Затем днище повозки содрогнулось. Из легких Лизаэра выжало весь воздух, желудок завязало в узел, словно некая сила намеревалась порвать принцу внутренности. Повозка, не имевшая рессор, ударилась колесами о землю, нещадно сотрясая мешки с припасами, бесчувственное тело Аритона и все остальное, включая зубы троих бодрствующих людей. Из-под железных ободьев взметнулись камешки; повозка с отчаянным скрипом накренилась и привычно покатилась по земле.
Волосы Лизаэра взъерошило зимним ветром. Принц с хрипом вдохнул в себя воздух, обнаружив, что глаза у него плотно закрыты, а руки намертво вцепились в борта повозки. Когда он немного совладал с собой и отважился взглянуть на окружающий мир, то испытал новое потрясение. Лизаэра словно обдало ледяной водой. Сводчатое подземелье Альтейнской башни исчезло. Сквозь тающую дымку, все еще отвратительно пропитанную запахом озона, Лизаэр разглядел какую-то местность,
— Постарайся не упасть в обморок, — язвительно заметил Асандир.
Голос его доносился откуда-то из середины повозки. Лизаэр не понял, обращены эти слова к нему или к Дакару. Головокружение заставило его закрыть глаза. Лизаэр ударялся головой о мешок с котелками и сковородками, не ощущая боли, он слышал лишь звуки этих ударов, за которыми где-то далеко, на самой границе сознания, прозвучали слова:
— Возможно, Эт и проявит к тебе милосердие, непутевый пророк. Но если Фаленит вывалится из повозки, от меня милосердия не жди.
На заре Второй эпохи паравианцы назвали это место Кайд-эль-Кайен — Долина Теней. Со временем люди исказили название, превратив его в Калькан. В паравианском языке такого слова не существовало, но сложилось убеждение, будто так называлась какая-то древняя крепость. Оказавшись здесь, на склоне холма, можно было только дивиться живучести домыслов. На этом месте никогда не было никакой крепости. В незапамятные времена здесь стоял скромный глинобитный дом с соломенной крышей, в котором родился Кианор, прозванный Солнечным Правителем. К дому примыкал сад, от которого сейчас остались лишь холмики, поросшие бурой травой и вереском. И все же Асандир повел своих спутников туда, где в давние времена росли цветущие деревья, распространявшие удивительный аромат. Глаза мага видели большее, нежели темно-серый туман и унылый пейзаж. Эти глаза различали тени и воспоминания, в которых хранились отзвуки таинств, утраченных вместе с обитавшими здесь древними расами. Глаз обычного человека не узрел бы здесь ничего, кроме засохших ветвей шиповника.
Баллады утверждали, будто любое место, избранное единорогами для своих празднеств, не могло полностью утратить отзвуки их присутствия. Кайд-эль-Кайен подтверждал справедливость этих слов. Пока Асандир пробирался между кустов, усеянных капельками росы, его магическое зрение и слух, далеко превосходившие пределы человеческих возможностей, улавливали краски и звуки минувшего. В самом начале Второй эпохи риатанцы (так именовали единорогов) собирались здесь в дни солнцестояний, дабы отпраздновать смену времен года. Окрестные земли впитали в себя их завораживающую музыку, и нынче ветер скорбел об исчезновении этих удивительных существ. Но и через тысячу лет здесь сохранялась память о благословенном мире риатанцев. Даже под гнетом Деш-Тира в глубине земли текла сила, дающая жизнь. Каждую весну холмы покрывал густой ковер цветов, пробивавшихся сквозь заросли папоротника.
В зимние холода тут обитали только духи, невидимые, словно тени в густых сумерках. Асандир шел, стараясь не слишком пристально смотреть по сторонам. Здесь его подстерегали многочисленные воспоминания о друзьях прошлого, полные сожалений и упреков. Да, слишком много морщин прочертила печаль вокруг его глаз, а надежде так редко удавалось разгладить хотя бы некоторые из них.
«Дэль-Фарен, Творец королей! — шелестел в его ушах ветер. — Что сталось с твоими надеждами, с мечтами и радостью? Ведь пляски еще не окончились, нет, не окончились. Как только засияет солнце, радостные песни вновь зазвучат в этих местах!» Даже если бы Асандир плотно заткнул уши, он все равно слышал бы шепот ветра, ибо слух мага не зависел от телесных ушей. С каждым его шагом голоса духов снова и снова проникали в сокровенные глубины разума мага.