Проклятие фараонов
Шрифт:
Утром он проснулся от стука судовых двигателей, который отдавался в мозгу, словно заклинание: «Тут, а не там! Тут, а не там! Тут, а не там…».
Грегсон стряхнул с себя наведенный морок. Каюта слегка вибрировала от работы ходовых машин. Яркий свет проникал сквозь иллюминатор. Снаружи доносились пронзительные крики чаек. Какое блаженство! Впереди ещё целых три дня оплаченного сладостного ничегонеделания! Грегсон снова провалился в сон, из которого вывел звонок – сигнал к первому завтраку. Пусть идут к черту! Грегсон прикрыл глаза и снова погрузился в полудрему, но спустя всего несколько минут в дверь каюты
Грегсон надел купленный вчера легкий белый полотняный костюм, белую шляпу и парусиновые туфли. На палубе было прохладно, а на открытых местах, куда набегал поток воздуха от движения парохода, даже холодновато, но утепляться совсем не хотелось. Пароходный дым сносило к палубам третьего класса. На море стоял штиль, но кожу холодил набегающий поток воздуха, вызванный движением парохода. Бирюзовое море в далекой дымке сливалось с голубым небом. Над палубой с криками проносились чайки. Грегсон возблагодарил судьбу за неожиданно представившуюся возможность хоть ненадолго вырваться в благословенный средиземноморский рай из серого закопченного города, из бледно-зеленой Англии, напоминающей своими пейзажами вареный шпинат. Он еще долго стоял и дышал полной грудью, вглядываясь в горизонт, пока вдруг не вспомнил, что давно пропустил начало завтрака. Невежливо.
Завтрак для пассажиров первого класса был накрыт в отдельном небольшом зале, отделанном деревянными панелями и сверкающей золотом латунью. Метрдотель важно провел Грегсона к столу и представил опоздавшего сидевшим за столом пассажирам: путешествующий писатель, собирающий материал по египтологии. Затем представил ему по очереди остальных компаньонов.
Полковник Уотсон, американец с сухим загорелым лицом, пышными седыми усами и острым взглядом голубых глаз, одет почти в точности, как Грегсон. Только его шляпа, висевшая рядом на крючке, была более широкополой. Похоже, снял он ее, только садясь к столу. За столом полковник молчал, изредка иронично поглядывал на остальных, слегка улыбаясь своим мыслям.
Рядом с ним сидел его секретарь – мистер Аткинсон – высокий широкоплечий молодой человек, тоже обладающий цепким внимательным взглядом, и тоже одетый почти как полковник. Вынув изо рта жевательную резинку, он теперь так же энергично вместо нее перемалывал бекон, омлет и тосты.
Напротив – мадмуазель Зейнаб Саад – богатая египтянка с тонкими чертами лица, возвращающая со своей служанкой из Парижа. Белое закрытое просторное платье скрывало фигуру, а белый платок полностью скрывал волосы. Служанка, одетая в черное, как и следовало ожидать, не села за общий стол, но, несмотря на настойчивое предложение стюарда, столовую не покинула, а, скромно притулившись в углу, как предмет мебели, тихонько наблюдала за происходящим.
Преподобный Джон Ромни – в черном костюме с галстуком, похожий на гробовщика, с супругой Сарой, тоже черной, как ворона, направлялись в Судан для миссионерской деятельности. Оба худые, с рубленными чертами лица, они сидели молча, выпрямив спины, словно проглотили аршин, и старательно пережевывали омлет. Челюсти у обоих двигались из стороны в сторону, как у пасущихся овец.
Два молодых француза –
Общий разговор за столом не клеился. Если бы не редкие просьбы передать соль, можно было подумать, что здесь собрались глухонемые.
– А что вас так заинтересовало в египтологии, мистер Грегсон? – вдруг нарушил общее молчание полковник Уотсон, отодвинув тарелку.
Грегсон отметил про себя, что не услышал американского акцента, и улыбнулся в ответ:
– То же, что и всю остальную публику: тайны!
– Копаться в чужих тайнах опасно. Погибший на днях лорд Карнарвон – тому пример. Не следовало бы ему вскрывать гробницу фараона.
– Но публика любит чужие тайны и даже готова платить, чтобы их узнать. С этого и живут журналисты и газетчики, – подхватил Грегсон. – А также писатели.
– И шпионы, – вдруг заметил секретарь, бросив на Грегсона оценивающий взгляд. Полковник вскользь искоса взглянул на своего секретаря и легонько похлопал его по руке. Потом, в упор глядя на Грегсона, заметил:
– Да, люди любопытны, как мартышки, и очень любят лезть не в свои дела.
– Проклятие фараонов постигнет их за это, и кара не замедлит пасть на дерзкие головы, – вдруг подключился к беседе поэт. – Зачем невежественные люди, словно мотыльки на огонь, лезут в то, что им понять не дано?!
– Глупости! – громко заявила мадмуазель Саад. – Не существует никакого проклятия фараонов. Это все суеверие и чепуха.
Говорила она по-английски с сильным французским акцентом.
– Вы атеистка? – насмешливо изрек преподобный. – Я не ожидал такого от мусульманской женщины. Я думал, уж они-то должны знать свое подобающее место.
Мадмуазель Саад смерила его презрительным взглядом:
– Я современная образованная женщина, воспитанная на арабской и на мировой французской культуре. А ваши нелепые проповеди устарели уже на несколько веков, если не тысячелетий. И я очень сомневаюсь, что суданские негры сильно в них нуждаются.
Преподобный покраснел, вытянул над столом руку в сторону мадмуазель Саад и гневно произнес нараспев:
– «Женщина безрассудная, шумливая, глупая и ничего не знающая садится у дверей дома своего на стуле, на возвышенных местах города, чтобы звать проходящих дорогою, идущих прямо своими путями: «Кто глуп, обратись сюда».
Жена преподобного расплылась в улыбке и скрипучим голосом прокаркала:
– Книга Притчей Соломоновых, глава 9, стихи с 13 по 16.
Они с мужем переглянулись, довольные своей победой.
– Почитает женщин только благородный, а унижает их – только подлец! – заметил на это Грегсон и поймал удивленный и благодарный взгляд мадмуазель Саад. Тогда он улыбнулся в ответ и, уже обращаясь к ней, добавил:
– «Если вы богобоязненны, то не проявляйте нежности в речах, дабы не возжелал вас тот, чье сердце поражено недугом».
– Книга Пророка, сура аль-Ахзаб, – объявила мадмуазель Саад и неожиданно для всех весело захлопала в ладоши.
Уже красное лицо преподобного еще больше налилось кровью. Грегсону показалось, что того сейчас хватит удар. Затянувшуюся зловещую тишину прервал смех полковника: