Проклятие Гиацинтов
Шрифт:
Да, если это сын Лариссы с женой, то тяжко ему, должно быть, приходится. Красавица так явно влюблена в загадочного художника, что просто смотреть жалко. Эх, девушка — как тебя, Лерон, что ли?.. — зря ты так. Зря!
При виде невероятнолазурных глаз Лерон Алёна вдруг вспомнила рекламу, вчера или позавчера мелькнувшую по телевизору.
Лазурный грот. Полунагая красавица вольготно раскинулась в лодке. Невероятный мачо сидит на веслах и жадно смотрит на красавицу, чьи прелести ему просто-таки на блюдечке с голубой каемочкой преподносятся. Смотрит, испускает страдальческий вздох — и отворачивается. И голос за кадром: «Дольче и Габана. Лайт блю». Лайт блю, light blue, можно перевести как голубой свет. Как голубая легкость. Как — слегка голубой…
Вот именно! И, кажется, даже не слегка. Андрей, конечно, прав.
Впрочем, Жужкин окрас — это личные проблемы его и красавицы Лерон, а Алёне требовалось решать свои собственные. Хотя и только ее собственными они не были, вот в чем дело! Но решения все же требовали. Для начала — ей очень не хотелось попасться на глаза Лариссе. Поэтому она выскользнула из Дома архитектора и уже совсем было собралась в свой собственный дом — заряжать телефон и ждать «мыло» от Андрея, — но почувствовала, что проголодалась. Ближайшим и легчайшим способом утолить голод было купить мороженого, благо, напротив стоял маленький ларёк. Алёна взяла «Экстрим» смородиновый, к которому пристрастилась в последнее время, и только начала получать свою порцию удовольствия, как Ларисса Сахарова показалась на крыльце со всем своим семейством. Они спустились с крыльца и гуськом прошли в стороне от Алёны, которая, продолжая соблюдать конспирацию, нарочно отшагнула под прикрытие какого-то плотного дяденьки, тоже покупавшего мороженое. Взяв батончик «Крутышки», дяденька развернулся так лихо, что задел руку Алёны. Ту самую, в которой она держала свой «Экстрим». И рожок въехал ей прямо в нос.
Что характерно, дядька даже не заметил случившегося. Тем более, что Алёна не кричала и не скандалила. Она так и стояла в прижатым к носу мороженым, и в это мгновение с ее памятью что-то случилось… Алёна вдруг словно бы вновь оказалась на углу Ошарской и Октябрьской, около «Газели»: она якобы опять стояла с разбитым носом, а мимо нее равнодушно прошли четверо… и теперь она узнала их! Узнала! Их образы отложись не то на сетчатке глаза, не то где-то в мозгу, бес их разберет, но сейчас они вновь возникли у нее перед глазами. Те четверо были: Ларисса (в алой блузке!), вот эта высокая девушка — такая же, как сейчас, словно не от мира сего, словно она спала на ходу, и парень с голливудской улыбкой — сын Лариссы. Но он шел четвертым. А третьим в этой компании был парень в бандане. Невысокий, худой, смуглый, с серьгой-скобочкой в ухе. Алёна совершенно отчетливо вспомнила его точеный профиль. О господи, да ведь это был Жужка…
Вот они, преступники! Они знали Коржакова. По какой-то причине ими было задумано убийство. Но убийцы — не они. Они шли справа, а смертельный укол Коржаков получил в левый локоть. И именно в ту минуту, когда его внимание было отвлечено этой четверкой. Они прошествовали мимо него, словно… словно кто? Свидетели какого-то его преступления? Судьи? Или жертвы? Или они просто так прошли, случайно? Нет, кто-то из них оцарапал правый локоть Шторма! Алёна отлично помнила эту царапину, совсем свежую. Что все это значит? Какое зло он им причинил, этот Шторм? Какое зло он причинил тому, что кольнул его в левый локоть мгновенно убивающим ядом?
И было еще что-то… что-то важное, что всплыло сейчас в памяти, но о чем Алёна не думала раньше. Нет… думала! Она думала об этом, когда вспоминала умение Андрея Овечкина оказываться в нужное время в нужном месте. Вот это совпадение времени и места сейчас не давало Алёне покоя. Андрей тут ни при чем, конечно. При чем — совсем другой человек…
Но нет. Об этом она подумает чуть позже. А пока надо вытереть свой многострадальный нос и выяснить одну штуку, которая тоже имеет значение в ее расследовании.
«Экстрим», недоеденный, но сыгравший свою экстремальную роль, пришлось выкинуть в урну. Алёна достала две салфетки, одну сухую, другую влажную, и привела в порядок лицо. Типа, уже не привыкать ей утираться…
Посмотрела вслед Лариссе и ее семье. Они вошли во двор одного из самых шикарных домов на улице Минина. Не дом, а памятник культу личности!
Итак, адрес Лариссы — Минина, четыре. Номер квартиры не имеет особого значения.
Алёна достала свой мобильник, в котором еще слабо теплилась жизнь, и набрала справочную. Когда ответили, попросила дать ей номер квартирного телефона Сахаровых, проживающих по улице Минина, в доме номер один.
Однако никаких Сахаровых там не нашлось.
— Ах да! — сообразила Алёна. — Не Сахаровых, а Шестаковых!
Телефон Шестаковых отыскался в два счета. Он был точно такой, как тот, что высветился на дисплее Алининого телефона нынче ночью. Как тот, с которого ей звонили и умоляли бросить это дело, ни во что не вмешиваться, чтобы не губить чью-то жизнь.
Получается, звонила Лерон. Почему?!
Ну что, набрать номер? Просто для проверки.
А вот и не удалось. Мобильник издал последний трепетный звучок и умолк.
Алёна поняла, что она отрезана от информации! До чего же не вовремя!!!
Махнула проезжавшему мимо такси. Черт, да она просто разорится сегодня. А ведь ей, в отличие от штатных сотрудников милиции, никто не возместит транспортных расходов. И отчего она, спрашивается, завелась и никак не может остановиться? Почему она мечется, как будто от этого жизнь зависит?
Не зависит. Но нельзя так низко шутить с Драконом, нельзя, понятно вам, товарищи?
За некоторое время до описываемых событий
Прошло три дня, а Лерон так и не удалось подобраться к трубке и позвонить Вишневскому. Почему-то перестали работать телефоны. Микка кошмарно ворчал, что теперь в Интернет не выйдешь, видимо, и выделенная линия повреждена. Впрочем, у него был вполне продвинутый, как это называлось, мобильный телефон, так что он все же торчал вечерами в Интернете. Ларисса болтала с приятельницами по своему мобильному. А Лерон то сидела перед телевизором, то перебирала жалкие книги, которые удалось обнаружить в ее новом доме (конечно, дамские романы и какие-то совсем уж плохие детективы), и отчаянно скучала.
Вот так тем вечером она сидела и томилась, как вдруг в дверь позвонили, и из прихожей раздался щебет Лады:
— Ларисонька, ну я не могла больше, соску-у-училась, сил моих нет!
Потом прозвучали шаги по направлению к Лариссиной спальне, потом она еще пару раз пробежала, позвякивая бокалами и бутылками, и наступила тишина, слегка разреженная тихой, вкрадчивой музыкой.
«Уединились, пташки!» — мрачно ухмыльнулась Лерон. Выглянула в коридор. Из-за Миккиной двери разносился храп, из-за двери Лариссы лилась музыка. Это Кэй Ди Лэнг поет. Ларисса всегда ее слушает. А Микка беспрестанно слушает Марка Алмонда …