Проклятие Гиацинтов
Шрифт:
— Какая еще Клара Ивановна? — изумленно спросил он. — Какие роковые последствия?! А, свидетельница Лунина, вспомнил… Да ерунда все это, ее показания теперь не актуальны. Так что никаких роковых последствий не будет, во всяком случае, для вас.
— Почему? — жадно спросила Алёна. — Вы нашли убийцу? Это… это кто-то из тех, проходивших мимо «Газели»?
— Да никого мы пока не нашли, — сердито признался Афанасьев. — Но мы получили результаты экспертизы. Получается, ни вы, ни Смешарин, ни эти прохожие убить Коржакова физически не могли. Он был отравлен, это правда, но яд попал в организм другим путем. У него отчетливый след укола на левом локте и характерная гематома — значит, именно оттуда яд и проник в организм.
— Господи! — потрясенно пробормотала Алёна. — Ну да, ведь мы все справа от него находились… Ой, ну хорошо, что все так обошлось. Смешарина уже отпустили?
— Откуда? — удивленно поднял глаза Афанасьев. — Его и не задерживал никто.
— То есть как?
— Да так. А зачем?
— Погодите, — растерялась Алёна. — Вы что-то путаете. Как это не задерживали, если его жена даже адвоката нашла?
— Ну, не знаю, кого она там нашла, — начал сердиться Афанасьев, нетерпеливо устремляясь взглядом к разложенным на столе бумагам, — только мы никого не задерживали. Да и не женат Смешарин, у брата живет, в его семье.
— А… а… — беспомощно протянула Алёна, — а скажите, эти результаты экспертизы вы когда получили? Только что?
— Да почему? Уже два дня назад. Помните, вы у меня в кабинете были? Вот вы только выбежали, буквально три минуты прошло, как мне эксперт позвонил. У меня тут как раз товарищ находился, видевший, как вы выскочили, вся такая громокипящая, — хихикнул Афанасьев, — я ему и говорю, мол, не торопилась бы сбежать писательница, так сразу и узнала бы, что ей беспокоиться не о чем и гнаться за ней никто не станет.
Алёна смотрела на него невидящими глазами. В голове ее разливался странный и гулкий металлический звон. Да… вот это да!
— Скажите, Виктор э-э… Отчество ваше забыла…
— Валентинович я, — степенно подсказал Афанасьев.
— Скажите, Виктор Валентинович, а вот этот товарищ, о которым вы упомянули, он кто? Он в вашем отделении служит?
— Нет, он адвокат. Вишневский его фамилия, Илья Ильич. Он тут случайно оказался, по каким-то своим делам. Я его уже несколько лет знаю. А что?
— Да так. Ничего. Не более чем вопрос.
— Он меня, кстати, тоже пытался убедить, что эти трое прохожих имеют отношение к убийству, что непонятные перемены показаний Луниной имеют под собой какую-то почву… Но правый локоть — это правый локоть. А левый — это левый! — Афанасьев для наглядности предъявил Алёне свои собственные локти — острые, угловатые, по-мальчишески торчавшие из рукавов форменной рубашки. — Так что дело закрыто, говорить не о чем.
— Понятно… — протянула Алёна, которой совершенно ничего не было понятно, ну просто ничегошеньки. — А почему вы мне не позвонили, не сообщили, что такие обстоятельства вскрылись?
— Вообще-то, я не обязан держать вас в курсе хода расследования, — принял надменный вид Виктор Валентинович Афанасьев.
— В самом деле, — пробормотала Алёна и откланялась.
Она не помнила, как вышла из отделения, и некоторое время топталась у крыльца, совершенно ошарашенная.
Очень хотелось позвонить Илье и напрямую спросить, что все это значит, что за игры он с ней затеял, но, во-первых, номера его она не знала, а во-вторых, прекрасно понимала, что правдивого ответа не получит.
Выходило, что Илья ей с самого начала врал. Зачем? Цену себе набивал?
Глупости.
Стремился во что бы то ни стало залезть в постель писательницы Дмитриевой?
В принципе случалось, что ради этой постели мужчины шли на некие экстравагантные поступки, но здесь явно был не тот случай. Все же фоном для этих страстей было зверское убийство, а Алёна слабо верила в очистительно-стимулирующую силу всех и всяческих катарсисов. Уж лучше «Виагра», ей-богу…
Зачем тогда Илья врал?!
Она села на лавочку около отделения, выбрав тенистое местечко под липой, и уставилась на огромные кусты космеи, которыми были здесь засажены все клумбы. Алёна обожала космею, напоминавшую ей детство и старые дворы, где это детство прошло, но сейчас она смотрела на любимый цветок, даже его не видя. Она думала.
Алёна думала о руке Горация-пэра, о стрижке каре, о красной блузке в витрине «Шалона» и лоскуте в витрине «Красного шерла». Она думала о Давиде, известном французском художнике, и о том, чем больше всего интересно «Преступление и наказание». Она думала о мужских рубашках с рукавами, закатанными до локтя. И об итальянском языке, и о неработающем Интернете, и о ночном звонке девушки, которая боялась, что Алёна погубит ее своим любопытством… Да много чего еще теснилось в ее голове. Каша, беспорядочная мешанина! И из всей этой мешанины нужно было выбрать самое важное. Нет, она мало, слишком мало знает, вот что! Все, чем она обладает, принадлежит в основном к сфере догадок и почти бредовых предположений.
Алёна попыталась сформулировать вопросы, которые ей хотелось кому-то задать. Вопросы, ответы на которые почти наверняка будут не такими, как она предполагает. Но задать их все же нужно…
Но кому?! Муравьева нет, он еще в Москве, да и вообще, Муравьев — совсем уж последняя инстанция. Нет, обращаться к нему время еще не пришло.
Конечно, мелькнула мысль — позвонить Инне. Но нет, это плохая идея. С Инной отношения удастся наладить лишь со временем, а сейчас у Алёны этого времени нет. К тому же Инна вряд ли располагает нужной Алене информацией. А кто, ну кто ею располагает вообще?! И вдруг одно имя, уже забытое, но прозвучавшее буквально вчера, всплыло в ее памяти…
А вот это — хорошая идея! Алёна сунула руку в сумку и нашарила там старую записную книжку, которой давно не пользовалась, потому что все телефонные номера записывала в свой мобильный. Но этого номера в ее мобильном точно никогда не было, а жаль. Интересно, найдется ли он в книжке?
Нашелся, надо же! Теперь главное, чтобы он не изменился…
— Бергер слушает, — послышался голос в трубке.
Ага! Есть вечные ценности!
— Здравствуйте, Александр Васильевич! — радостно сказала Алёна. — Это Алёна Дмитриева вас беспокоит, в смысле Елена Ярушкина. Вы меня помните?