Проклятие Гиацинтов
Шрифт:
— А вы боялись, что я сбегу?
Ларисса споткнулась.
— Боялись, — удовлетворенно кивнула Лерон, с восторгом ощущая, что нисколько не боится сама — не боится Лариссы. Это ощущение пьянило. И даже самые страшные новости на свете казались не такими ужасными. Но все же нужно узнать доподлинно, нужно выспросить у Лариссы… — А почему? Почему я должна была сбежать? Не потому ли, что могла узнать, чей сын Микка и чья я дочь?
— Что? — пробормотала Ларисса. — Что это значит?
Что-то было в ее голосе…
— Господи боже! — пробормотала Лерон. — Так это правда? Мы с Миккой… мы брат и сестра по отцу?!
— Откуда ты взяла этот бред? — возмутилась Ларисса, но Лерон почувствовала фальшь в этом восклицании.
— Не важно, — огрызнулась Лерон.
— В самом деле, — согласилась Ларисса. — Не важно.
— Так это правда?!
— Что?
— Вы знали? Вы знали, да? — снова начала терять самообладание Лерон.
— О чем? — вздохнула Ларисса.
— Что отец Микки — мой отец?!
— Знала ли я, что мой покойный муж Николай Шестаков — твой отец? — Ларисса тяжело вздохнула: — Да. Да, знала. Не хотелось мне этого говорить, но ты ведь не успокоишься, пока не докопаешься до истины, верно?
У Лерон похолодели губы. Значит, мама… мама обрекла ее на кровосмешение? Да нет, быть не может!
— Что же вы наделали, что же вы все наделали? — забормотала Лерон, уже не владея собой. — Что вы со мной сделали? Вы…
— Давай без истерик, — холодно перебила Ларисса, самообладание к которой возвращалось по мере того, как его теряла Лерон. — Я знала только, что мой покойный муж Николай Шестаков — твой отец, но он… не отец Микки. Да-да! И закрой рот, челюсть отвалится! — прикрикнула она насмешливо. — Кровосмешением тут и не пахнет. Твоя мама тоже знала об этом. И мне Николай рассказывал историю их любви с Ольгой. Понимаешь, когда Николай уже ожидал демобилизации, он узнал, что его невеста вышла за другого. В это время он случайно познакомился с одной женщиной, вдовой, только что схоронившей мужа. Она была беременна, очень страдала. И вот на ней и женился Николай. Она родила ему сына — Николай воспитал его как родного, любил, может быть, даже больше младшего сына, который был ему и в самом деле родным. Он суеверно полагал, что воспитание Микки, забота о нем обеспечивают воспитание и заботу его дочери — тебе. Ты можешь спросить об этом у мамы.
— Вот и он говорил — спроси у мамы, — пробормотала Лерон себе под нос, но Ларисса услышала.
— Кстати, кто тебе всю эту «Санта-Барбару» нижегородскую рассказал? — спросила она с недоброй усмешкой. — Я видела, что за твоим столиком сидел какой-то мужчина в белой рубашке, высокий такой. Он смылся, когда меня увидел, верно? Трусоват был Ваня бедный… Кто он такой? Это твой знакомый? Почему ты ему так безоговорочно поверила?
— Ну, это адвокат… И он говорил, что видел документ, удостоверяющий, что Николай Шестаков — мой отец. Это правда? Такая бумага существует?
— Да. Она хранится у нашего адвоката.
— Как его зовут?
— Борисов Иван Борисович, — ответила Ларисса. — А что?
Почему-то Лерон удивилась. Почему-то она ожидала услышать имя Ильи Вишневского, хотя ясно же, что адвокатов в Нижнем — хоть пруд пруди.
— Ничего, — уклончиво ответила она. — И все-таки, что это за документы?
— Незадолго до своей смерти мой муж развелся со мной, — холодно сообщила Ларисса. — То есть он не знал, что умрет, конечно, однако оформил развод. Он… это из-за Лады… и других, — с вызовом сказала Ларисса, но на лице ее промелькнуло страдальческое выражение. — С тех пор я и сменила фамилию. Николай также оформил отказ от усыновления Микки.
— Боже мой, а с ним-то… — начала было Лерон, но запнулась. Она хотела спросить, а с Миккой-то почему так поступил Шестаков, однако это был глупый вопрос. Наверняка узнал о его странных склонностях, наверняка! И ему стало противно. А кому не стало бы на его месте?!
Она никак не могла подумать о Шестакове как об отце.
— Микке было разрешено оставить эту фамилию, — продолжала Ларисса, — но теперь он не имеет права писать в графе «отец» имя Шестакова, он пишет имя своего настоящего покойного отца, какой-то Бадурин, Бадарин, точно не знаю, да это роли не играет. Все эти фокусы очень усложнили нам жизнь, сама понимаешь. О том, что он хочет со мной развестись, я знала, а вот насчет Микки — это стало громом среди ясного неба. Это выяснилось только после гибели Николая. При этом он написал новое завещание, где почти все оставил нам, причем поровну: квартиру, деньги. Свои машины, дом на Горе-море, акции, прочее имущество. Доля Шурика, царство ему небесное, тоже к нам отошла, само собой. Так что материально мы почти ничего не потеряли. Ну и среди тех документов есть один, где говорится, что он поставил все точки над i, потому что Микка ему не родной сын, а его родная дочь — такая-то, живет там-то, но она не может иметь претензий ни на квартиру, ни на машину, ни на деньги, потому что росла в другой семье и другого человека считает отцом.
— Я и не имею ни на что претензий! — пробормотала до глубины души оскорбленная Лерон. — Ни на что вообще!
— Ну и ладно, — примирительно усмехнулась Ларисса. — Так и так это все принадлежит и тебе тоже, ты ведь теперь член нашей семьи. Ладно, с этим мы разобрались. Ты лучше скажи: кто тебя с толку сбил, кто этот человек?!
— Адвокат, — ответила Лерон.
— Адвокат? Из какой он коллегии? А зовут как?
Она хотела назвать Вишневского, но почему-то запнулась и пробормотала:
— Не знаю, он не сказал своего имени.
— Ну ты даешь! — возмутилась Ларисса. — Поверила какому-то проходимцу, незнакомому человеку, даже не знаешь, как его зовут, зачем ему это было нужно!
Она еще что-то такое ворчала, но Лерон не слушала. Она думала о другом. Она думала о том, что и правда не знает, зачем все это было нужно человеку, пославшему к ней Вишневского. И все же это была не пустая пакость или злая шутка, Лерон чувствовала это всем существом своим. Зачем, зачем?! Узнать это можно было только одним способом: поговорить с Вишневским.
С утра Интернет все еще не работал. Ругая всех провайдеров-монополистов самыми черными словами, Алёна начала названивать следователю Афанасьеву, чтобы выполнить обещание, данною ею себе самой и Кларе Ивановне Луниной, а главное, реабилитировать себя, любимую. Телефон Афанасьева был беспрестанно занят. В конце концов Алёне это надоело, она собралась и поехала в отделение милиции. Пока стояла перед дверью Афанасьева, с трудом уговаривала себя успокоиться и вспоминала, что Лев Иванович вернется уже скоро, и даже если Афанасьев ее под белы рученьки того-с, от переизбытка служебного рвения, она уж как-нибудь выберется!
Афанасьев вытаращил глаза, увидев ее.
— Чему я обязан?.. — начал осторожно.
— Приятностию нашей встречи? — не удержалась Алёна. — Ничему, исключительно как попечению моему об интересах ведомого вами дела. Я вчерась имела приватную беседу с Кларой Ивановной Луниной, той, коя давала против меня показания, так вот, особа означенная клялась, что подпись на заявлении, имеющем для меня роковые последствия, у нее выманили обманом, и она готова подтвердить сие в любую минуту.
Афанасьев какое-то мгновение с очевидным усилием въезжал в ее словесные фиоритуры.