Проклятие Кафки
Шрифт:
– Жаль, что я с Вами из-за своего козла не успела толком об огороде поговорить, – произнесла на прощанье раскрасневшаяся Ольга. – Маньяк сексуальный. А Вы много капусты посадили? Интересно, у Вас гусеницы ее жрут? Я чем только их не травлю, проклятых!
Они ушли, качаясь и крича, а застолье постепенно стало набирать праздничность и душевность.
Были тосты за здоровье юбиляра. За его боевую подругу, за мать-героиню, вырастившую такого доблестного боевого офицера, за родителей жены, за грядущее процветание страны, за подъем экономики и повышение пенсий военным …
Июльский день перетек
Кришнаит до поры до времени отвечал односложно – дескать, да, есть такой научный факт, но это – тема серьезная. Вот, если вступите в Общество, станете моим адептом – все расскажу. И даже попробуем определить, в кого Вы имеете шанс переродиться. Вы только сделайте первоначальный взнос, да отпишите имущество Общине.
Подполковник начинал нервничать. И дело-то не в том было, кем он после смерти из-за этих кришнаитов станет; нет, это все – чушь собачья! Просто надо было сектанта на место поставить, поймать его на противоречии. С гор гималайских спустился, шустрый какой! Как там поет какая-то артистка: «Отпустите меня в Гималаи! А то я завою и залаю!». Вот и вой там, вот и лай в горах, а у нас – православие. Не хочешь в Индию – вали в Тель-Авив!
Постепенно их беседа привлекла всеобщее внимание, и кришнаит возвысил голос:
– Наше международное Общество сознания Кришны всем радо. Мы – такие же, как вы, только верим, что Кришна – это верховная форма Бога. Мяса не едим, водку не пьем, на сторону не ходим, не курим. В азартные игры тоже не играем.
Возник небольшой спор: подполковник стал доказывать, что кришнаиты потому не пьют алкоголь, что имеют без мяса слишком слабые организмы и быстро косеют, а журналист Приблудов уверял, что это еще неизвестно, у кого организм слабее: у йога-кришнаита, или у всяких разных отставников, которые способны лишь хвастаться.
Слово-за слово, и как-то так получилось, что гастролер Павел взялся доказать, что вовсе у его собратьев и не слабые организмы.
– Я и сам раньше употреблял, не спорю, – с возрастающим напором говорил он, энергично выбрасывая руку из оранжевой простынеподобной одежды. – Поэтому и пришел в Общество – чтобы завязать. А вы что же думали? Что у нас только святые? Нет. Не согрешишь, как говорится, – не покаешься! Мы не пьем не потому, что не можем, а потому, что – не хотим.
– Не верю! – твердил упрямо Мукашенко. – Вот давай посмотрим: кто кого перепьет, хоть мне уже и – шестьдесят с хвостом! Ты говоришь, что йог? Посмотрим, какой ты йог!?
Кафкину было интересно послушать кришнаита, и его раздражала настырность выжившего из ума приятеля-подполковника, которого, увы, приходилось терпеть: все ж, таки – гость.
Спор постепенно перешел в практическую плоскость. Павел, наконец, сдался, и со словами «Харе Кришна» принял вызов Мукашенко.
– Только у меня – одно условие, – добавил он напоследок. – Если я спор выигрываю – все присутствующие поголовно вступают в Общество. Иначе я – не согласен.
– Как скажешь, начальничек, – с готовностью согласился старик. – Поехали!
Разумеется, он быстро выпал в осадок. Хватило и пары стаканов.
Он вынул из внутреннего кармана диковинного своего френча замусоленную книгу «История ВКП(б). Краткий курс», положил на стол рядом с тарелками, и опустил на нее голову.
Воспользовавшись наступившей паузой, теща с тестем поднялись и ушли в избу.
Кришнаит после пары победных стаканов заметно приободрился и с возросшим энтузиазмом продолжил проповедническую деятельность среди потенциальных неофитов.
– Главное в нашем деле – мантры, – говорил он, умело счищая вилкой в тарелку шашлычные куски с шампура. – Основа духовной практики – киртан. Ну, и – бескорыстие, разумеется. Освобождение от материального гнета.
– Какой–такой «киртан»? – отчего-то смутилась мать Кафкина.
– Групповое пение имён Кришны, – пояснил Павел. – Но это не та «групповуха», о которой Вы, мамаша, подумали.
– Да ничего я и не думала, – обиделась отчего-то Леонида Георгиевна. – Пойду отдыхать. Не буду вам мешать.
Она удалилась, а остальные еще сильнее ощутили духовную близость.
Павел продолжил речь, постепенно понижая голос до доверительного шепота:
– Я явился, чтоб научить вас, братья и сестры, чистой и безоговорочной любви к Кришне. Истинно говорю, что настанет время, когда имя Кришны будут воспевать на всех перекрестках – хоть в Воркуте, хоть в Ялте. Мы возьмем свои мриданги и караталы и начнем киртан у вас прямо на площади Ленина. Посудите сами: зачем нам имущество, если Кришна – с нами?!
Кафкин бросил взгляд на жену и обомлел: та внимала оратору, как завороженная. Черт его знает, может, дым от палочек так влиял? Впрочем, и самому Григорию Францевичу все происходящее нравилось, чем-то напоминая политзанятия, что проводил он с личным составом. Хотя, конечно, слово «караталы» было довольно подозрительным.
– Вот, читайте! – Павел выхватил из складок оранжевой простыни-одеяния пачку ярких книг и потряс ими над лысой головой. – «Бхагавад-гита» и «Шримад-Бхагаватам». Помните о Кришнамурти и всегда оставайтесь на высоте, никогда не спускаясь. Занимайтесь сознанием Кришны и пойте мантры. Харе Кришна, Харе Рама, братия!
Наступила пауза, а затем пришел черед и самого юбиляра поделиться мыслями о жизни с окружающими. Да и нужно было дать информацию Приблудову. Тот, впрочем, вместо того, чтобы записывать откровения Кафкина, налегал на шашлык.
Вдыхая необычный аромат чадящих иноземных палочек, чуть взгрустнувший Григорий Францевич рассказывал гостям о своем славном боевом пути – как он собственной грудью защищал Родину от агрессивного блока НАТО и американских авианосцев. Потом Валентина читала ему стихи-посвящения, потом пели песни, потом Приблудов кричал, что завтра непременно придет с магнитофоном и запишет все подвиги Григория Францевича, потом внимание всех снова переключилось на захмелевшего от непривычки кришнаита, который мантры на непонятном языке стал заменять русским матом.