Проклятие ледяной горы

Ауэр Илкка

Он был вне себя от ярости:

– Все тропинки, все болота и каждая куча камней несут для нас смерть. Ты как никто другой должен это помнить, ведь это ты удачлив, как ни одно существо на свете. Клянусь своей бородой!

Потом Курикка вроде успокоился, вытер лицо и, вздохнув, присел.

– Этот Яхкари, конечно, был бестолковым. Особо ни на что не годился, но именно таким все его и любили. А теперь он помер…

– Успокойся, Николас тут ни при чем, – проскрипел Хесси и указал на добычу Николаса. – Гляди-ка,

чего наворовали.

Добыча и впрямь была королевской по сравнению с тем, что троллям обычно удавалось украсть.

Курикка сначала взглянул на Николаса, а потом в сторону двери, за которой шло бурное обсуждение судьбы Яхкари.

– Слышь, мальчонка, – кашлянул Курикка, – собирай-ка ты свои причиндалы. Отправишься скоро в дальнюю дорожку.

– Куда это? – спросил Николас, предчувствуя недоброе.

Хесси вцепился в руку Николаса.

– А ты не беспокойся понапрасну, – ответил Курикка, указав Николасу на дверь. – Увидимся у избушки кузнеца, сразу как только косолапый буркнет, проснувшись. Давай-давай, не задерживайся.

Деревня Курикки дремала в тишине. Медведь лежал лениво перед дверью кузницы, уткнувшись носом в посудину с квасом. Остывающее горнило щелкало от ночного мороза. Все вокруг было затянуто туманом, и не было видно, как Хесси устремился из своего запрятанного в корневище сосны гнезда через поляну и забрался на дерево к домику Николаса. Открыв дверь, Хесси вошел внутрь.

– Чего крадешься попусту? Я не сплю, – вздохнул Николас.

Хесси прикрыл плотно дверь за собой. Николас сидел на постели из мха и сухого сена и смотрел на темный лес сквозь щель, служившую окном.

Хесси тихо подошел к Николасу, вытирая руки о свои иголки:

– Тут и не знаешь, как это все назвать, – все это чертовски сложно!

Николас протянул обе руки и поднял Хесси на окно. Его глаза блестели от слез:

– Ты, наверное, знаешь, куда мы пойдем утром, так ведь?

Тот взглянул на валявшийся на полу пустой берестяной короб: у Николаса не было ничего, что можно было бы взять с собой, за исключением железного пера и доставшегося от отца ножа. Хесси кивнул:

– Знаю, да еще как! И поэтому пришел предупредить тебя.

– Предупредить? Неужели ты думаешь, я не понимаю того, что Курикка собирается оставить меня? Ведь собирается же?

– Черт возьми, хуже того, – произнес Хесси, глубоко вздохнув и прижав голову к рукам. – Он собирается продать тебя.

Николас вздрогнул:

– Кому?

– Калевальцам. У них на побережье построен домик да имеется причал. К нему привязан корабль, на котором они и совершают свои походы далеко-далеко на юг. Так далеко, что из тех походов еще никому не довелось вернуться. Поговаривают, что к поясам калевальцев прикручены головы тех, в ком они когда-нибудь да разочаровывались.

– Зачем

ты мне это сейчас рассказываешь?

Хесси посмотрел Николасу прямо в глаза:

– Ну, если Курикка продаст тебя, я останусь здесь один – совсем один.

Николас не знал, что и ответить. Он молча отвернулся и начал смотреть в окно.

– А давай убежим, – сказал Хесси. – Возьмем вещичек ровно столько, сколько нам нужно. У нас есть еще немного времени до рассвета, далеко успеем умотать, прежде чем кто-нибудь проснется.

Николас в задумчивости провел руками по лицу и поднялся.

– Из кузницы не слышно стука молотка. Наверное, кузнец отправился в лес за бревнами.

– В кузнице больше места, чем в сердце у лешего. С чего бы?

Николас усмехнулся, сунул ноги в кенги и натянул куртку.

– Пошли!

Вместе с Хесси позади себя он направился прямиком к кузнице Илмаринена. Хотя ночной мороз изрядно кусал за уши, в кузне было еще тепло, и поднимающийся из горнила пар скучивался под крышей. Николас сдернул со стены самый большой из висящих на ней мешков, шагнул к дальней стенке и отвел в сторону полог, скрывающий угол.

– Чего ты надумал? – прошептал Хесси, увидев в руке Николаса странную штуковину. Он дергал Николаса за штанину, повторяя: – Вот ведь нечистый! Ты же не собираешься красть этого?

– Нет ничего лучше! – ответил Николас. – Курикка приучил меня к воровству, а коли уж он теперь хочет от меня избавиться, я заберу у него кое-что ценное.

– Я понимаю, но если ты возьмешь эту железяку, Илмаринен взбесится куда больше Курикки.

Глава 9

Колесо мельницы в Сувантоле сонно поскрипывало, крутясь в потоке, сбегающем с гор. Вода заставляла механизм вращаться, он иногда вздрагивал, как от холода ежится живое существо, и от этого дрожали домики на голых ветвях дуба. Завитки тумана дремали над рекой.

Покрытые мхом ветки елей, растущих по краям поляны, обвисли, и последние листья рябины тихо опадали в реку. Все растения уже давно полегли, и казалось, что время остановилось. Только мощный ритмичный храп – словно из-под земли – заставлял вздрагивать деревья и запускал рябь по воде.

Вяйнямейнен спал, привалившись к корням родного дуба. Уснул он уже много лет назад, когда рассматривал пробегавшие по небу облака, погруженный в тяжкие раздумья. Теперь он был практически скрыт полусгнившими листьями, его волосы и борода были всклочены, поросли мхом и стали больше похожи на корни дерева. Ростки рябины опутали Вяйнямейнена со всех сторон, и его почти не было видно, разве что кое-где проглядывала одежда.

Неожиданно Вяйнямейнен открыл мутные глаза, причмокнул сухим ртом и потянулся. Вокруг него хрустнули ветки, мох, земля и сухие листья посыпались вниз.