Проклятие лорда Фаула
Шрифт:
— Идите! Бегите!
Двое Стражей Крови взяли его под руки, и он, спотыкаясь, с их помощью медленно побежал вперед.
Собравшись вокруг него, отряд последовал за Гибкой. Сначала путь был достаточно легким. Гривомудрая Гибкая, казалось, испытывала полную уверенность, что давало хорошую надежду на дневной свет. Освещаемая сзади посохом Морэма, она быстро шла вперед, словно чувствуя теплый запах свободы. После изнурительной борьбы обычный бег казался людям величайшим облегчением. Он позволял им сосредоточивать и восстанавливать силы. Более того, они удалялись, словно медленно освобождаясь, из
Они почти лигу поспешно продвигались вперед, начав пересекать район катакомб, превращенный в лабиринт маленькими пещерами, коридорами и поворотами, в которых не было ни больших залов, ни гротов, ни мастерских пещернятника. Однако Гибкая без каких-либо колебаний находила путь среди этих многочисленных коридоров. Каждый раз она выбирала путь, который постепенно выводил их наверх. Но по мере того как запутанные туннели открывались в более широкие и темные коридоры, где огонь Морэма не достигал ни стен, ни потолка, катакомбы становились все более враждебными. Постепенно тишина менялась, теряла оттенок облегчения и становилась похожей на затаенное молчание ловушки. Тьма вокруг огня Морэма, казалось становилась все гуще и гуще. В поворотах и пересечениях тьма сгущалась, сбивая инстинкт Гибкой. В ней почувствовалась неуверенность.
И все же они продвигались вперед, в непроглядную тьму. Они несли Посох Закона и Второй Завет и не могли позволить себе сдаться.
Потом они добрались до высокой пещеры, находившейся на пересечении нескольких туннелей. Общее направление, которого они придерживались после выхода из Кирил Френдор, продолжалось одним из коридоров, проходившим через пещеру. Но Гибкая остановилась в центре пересечения, словно удерживаемая натянутыми поводьями. Она рассеяно огляделась вокруг, смущенная необходимостью такого выбора и каким-то интуитивным отрицанием наиболее очевидного варианта. Качая головой, словно сопротивляясь удилам, она проговорила:
— Ах, Лорды, я не знаю…
Морэм резко ответил:
— Ты должна. У нас нет другого пути. Ты завела нас слишком далеко за пределы изученного нами.
С этими словами он схватил ее за плечо, словно собираясь силой заставить ее принять решение. Но в следующий миг его отвлек Протхолл, охваченный сильнейшим приступом кашля. Высокий Лорд опустился на пол. Один из Стражей Крови быстро придал ему сидячее положение.
Морэм опустился возле него на колени, всматриваясь с вниманием и заботой в его старческое лицо.
— Отдохнуть бы немного, — пробормотал Морэм. — Но наша защита давно уже разрушена. Нам нельзя медлить.
— Оставьте меня. Возьмите Посох и идите. Со мной уже все кончено.
Его слова ужаснули отряд. Кавинант и воины затаили дыхание, чтобы услышать ответ Морэма. Воздух вокруг стал напряженным от страха, что Морэм примет жертву Протхолла.
Но Морэм ничего не сказал.
— Оставьте меня, — повторил Протхолл. — Отдай мне свой посох, и я прикрою ваш отход, как смогу. Идите, говорю вам. Я стар и испытал время моего триумфа. Я ничего не теряю. Берите Посох и идите.
Морэм и на этот раз ничего не ответил, а Протхолл уже с мольбой в голосе прохрипел:
— Морэм, послушай. Неужели ты можешь позволить, чтобы мои старые кости стали причиной неудачи похода?
— Я слышу тебя, — Морэм опустился на колени, склонив голову.
Но мгновение спустя он поднялся, откинул голову и засмеялся. Это был спокойный смех — не лихорадочный и не вынужденный, — смех облегчения и избавления от отчаяния. Все смотрели на него, открыв рты от изумления, пока наконец не поняли, что это не истерика. Потом сами не зная почему, они засмеялись в ответ. Смех, словно чистый ветер, овеял их сердца.
Кавинант чуть не выругался вслух, так как ему все это было не понятно.
Когда все успокоились, Морэм сказал Высокому Лорду:
— Ах, Протхолл, сын Двиллиана. Это хорошо, что ты стар. Оставить тебя? А что я расскажу Осондрее о твоих подвигах, если тебя не будет рядом, чтобы ты мог остановить мое хвастовство?
Он снова весело рассмеялся. Потом, словно вспомнив о чем-то, он вернулся в центр пещеры, где погруженная в раздумье стояла Гибкая.
— Гривомудрая, — мягко сказал он. — Ты все сделала правильно. Твой инстинкт не подвел — вспомни о нем снова. Отбрось все сомнения. Мы не боимся идти туда, куда ведет твое сердце.
Кавинант заметил, что Гибкая, как и он, не смеялась вместе со всеми. В глазах ее была тревога, он догадывался, что ее, вспыльчивую от природы, оскорбил прежний резкий тон Морэма. Но она мрачно кивнула Лорду.
— Хорошо. Мои мысли не доверяют моему сердцу.
— Как?
— Мои мысли говорят мне, что мы должны идти в том же направлении, но сердце мое указывает мне путь туда, — указала она на туннель, выходивший почти в том же направлении откуда они вышли. — Я не знаю, — просто заключила она. — Это для меня ново.
Но в ответе Морэма не было колебаний.
— Гибкая, ты — гривомудрая из ранихийцев. Ты служишь ранихинам. Ты знаешь траву и небо. Верь своему сердцу.
Мгновение спустя Гибкая приняла его совет.
Двое Стражей Крови помогли Протхоллу встать на ноги. Поддерживая его, они присоединились к отряду, уходившему следом за Гибкой в туннель. Этот коридор вскоре начал медленно опускаться и пошел вглубь. Идти стало легче. Их поддерживала надежда, что преследователи не догадаются, куда они пошли, и не смогут им перерезать путь или сразу броситься за ними в погоню. Но в полной темноте и тишине у них не было уверенности. По пути им не встретились ответвления, но коридор извивался, точно следовал по какой-то структуре в горе. Наконец он открылся в нечто, производившее впечатление огромного пустого пространства, и отсюда начался подъем по крутой поверхности горы через ряд поворотов в обратном направлении. Теперь отряду приходилось карабкаться вверх.
Трудности восхождения замедляли скорость их продвижения. Чем выше они поднимались, тем холоднее становился воздух и тем больше начинало казаться, что из темной пропасти рядом с ними дует ветер. Но холод и ветер лишь делали заметнее их обильный пот и затрудненное дыхание. Лишь на Стражей Крови, казалось, не оказывает никакого влияния напряжение этих дней. Они размеренными движениями поднимались вверх по склону, словно это было всего лишь одной из демонстраций их бесконечного самоотречения.