Проклятие ульфхеднара
Шрифт:
Эльдьярн повернулся к ней, запрокинув голову, давая нудному и бесконечному снегу обмыть лицо. Уже темнело, а ведь пришли сюда утром. Верно, оттого и слабость в ногах.
Великан молча пошёл к поместью — и пришлось едва не бежать за ним. Он оказался прав, с каждым шагом силы возвращались, только давила на плечи отяжелевшая от влаги одежда. Пробирал озноб, мёрзли губы и руки. Но это были настолько живые чувства, будто Асвейг простояла весь день камнем, а сейчас снова обратилась человеком. Она резво нагнала великана и едва удержалась, чтобы не побежать впереди него. И так сильно её тянуло обратно. В теплое жильё, к мужчине, что ждал её там, будто
Эльдьярн подозрительно на неё обернулся, словно мысли услышал. Не дойдя до ворот, остановился.
— Ты иди. А мне одному побыть надо. Прогуляюсь ещё. Посижу, может, в тишине. С сейдом бороться — часть себя отдавать, — он вздохнул и глянул вдоль тропы. — Какой бы я большой ни был, а от себя кусок отдирать неприятно.
— Тебе поесть бы, прилечь? — Асвейг тревожно заглянула ему в лицо.
Вот так и забыть недолго, что он великан, а не человек. Выглядит сейчас и правда помятым и измотанным.
— Иди, — повторил колдун. — Ингольв уже извёлся весь.
Он развернулся и пошел прочь. Куда — неведомо. Словно сбегал. Асвейг проводила его взглядом, неосознанно хватаясь за мокрую створку распахнутых ворот. Когда Эльдьярн пропал из виду — пошла к дому.
Внутри было так тепло, что голова вмиг стала пьяной. Пахло очагом, похлёбкой с горохом и копчёным мясом. Но удивительно: голод совсем не проснулся. Асвейг прошла дальше, снимая на ходу почти насквозь мокрый плащ и озираясь в поисках Ингольва: оказалось, он сидел в кресле у стола, облокотившись на него и уперев лоб в ладонь. Заслышав шаги, вскинулся.
— Проклятье, я уж думать начал, что вы не вернётесь.
Асвейг приблизилась, разглядывая его внимательно. Много дум он перебрал, видно, пока сидел здесь в одиночестве. И ни одна из них, похоже, не принесла ему радости.
— Эльдьярн разрушил сейд, — проговоил она тихо. — Теперь всё наладится.
Ингольв покачал головой, резко встрепал пятернёй волосы.
— Ничего не наладится, Асвейг. Много людей погибло. Очень много. Я пытался пойти по чистому от крови пути, но он всё равно привёл к смерти многих. А ведь я ещё даже не повёл их на битву.
— Это сделал Фадир.
— Но я виноват, — Ингольв так тяжело опустил кулак на стол, что тот аж громыхнул. — Рунвид снова была права. Невольно я забрал много жизней. И собираюсь забрать ещё. Я собираюсь воевать. Но у меня теперь нет войска. И времени на то, чтобы его собрать с других земель.
— Что-то я не разумею…
— Я отравил её, — Змей даже не отшатнулся, когда тот приблизился едва не нос к носу. — Не нарочно, — он перевёл взгляд на Ингольва. — Помнишь, тогда меня морской гад цапнул? А я не подох, хоть и должен был, верно.
Ингольв кивнул, посматривая на него с всё большим подозрением.
— Помню, а как же. Сам тебя из воды тащил.
— Так вот надо было дать утонуть, — ромей горько усмехнулся. — Хельга искала утешения от мужа у меня. Давно. С самого Самайна ещё. И недавно призналась, что понесла. Сказала, что от меня. Но я не знал, что с тех пор, как я с тем гадом повстречался, моя кровь — это яд. И ребёнок мой принёс ей смерть. Только теперь я это понял.
Асвейг громко ахнула — не удержалась. Села на подвернувшуюся лавку, попеременно глядя то на одного, то на другого мужчину. Все так и замерли, обмениваясь мрачными взглядами. Густое молчание, готовое обернуться невесть чем, так и спеленало с головы до ног. Кнут отшатнулся от ромея прочь. Братья Хельги позастывали там, где стояли, даже и не зная, верно, что им сейчас делать. Ингольв долго раздумывал, а после снова обратился к Змею:
— Почему ты так решил? Что кровь твоя отравлена?
— Меня больше интересует, почему он молчал! — прорычал Датчанин, приходя в себя. — Все эти дни.
— Мужа её хотел дождаться, потому как перед ним мне ответ нести, — огрызнулся Блефиди. И видно стало: больно ему от того, что с Хельгой случилось, а всё равно старается он лица не терять. — Ты в руки ему свою дочь отдал. Теперь ему мою судьбу решать.
— Так как ты догадался? — повторил Ингольв.
— Заметил просто, что ей как будто нехорошо на другой день после того, как она со мной бывала. Да и сама Хельга признавалась не раз. Понял со временем. Только слишком поздно.
Он стиснул зубы и опустил голову. И вдруг тяжело опустился на лавку, закрыв лицо руками. Асвейг, зная, что никто того не одобрит, всё же осторожно коснулась его спины, просто приложила ладонь, чувствуя, наверное, женским чутьём, как ему на самом деле худо. И понимая его: потому как до недавнего дня ощущала себя ровно так же. Столько времени он тягу к Хельге в себе держал. Да, нечестен оказался и с другом, и родичами её. Но он и понимал, наверняка, что Ингольву жена что пустое место. Может, хотел решить что-то со временем. Но вот так всё закончилось. Кто ж знал? Да только он — воин, как и многие здесь, а потому слабость свою никому показывать теперь не желает. И привязанность к Хельге скрывал не из злого умысла, а просто потому что так ей самой было легче.
— Вот ведь, как бывает, — после долгого молчания вздохнул Эльдьярн. — Думаешь, есть, за что судить его, Ингольв?
Лейви громко хмыкнул, отворачиваясь: уж его отношение к супружеской неверности давно было всем известно.
— Судить, конечно, есть за что, — викинг поиграл желваками. — Но судить тогда и правда, надо всех нас.
Глава 17
После всего, что рассказал Змей, Ингольв долго обдумывал услышанное. И понимал нутром: наказать его, призвать к ответу за то, что сделал, так, как потребовал бы закон, не сумеет. Да и как, если и правда, виноваты оказались многие? Кнут предложил в пылу прогнать ромея прочь. Поддержали его и братья погибшей Хельги. Но Ингольв и так остался, возможно, едва не без всего войска, на которое рассчитывал. А потерять ещё и друга, который, надо признать, оступился, дело и вовсе нехорошее. Датчанин продолжал буйствовать, ожидая его решения, только совсем недолго. Скоро он вспомнил, что даже после смерти дочери, уже не хозяин в этом доме. А потому решительность, с которой он нападал то на Ингольва, то на Блефиди, и без того подавленного случившимся, постепенно сменилось мрачной обречённостью и затишьем.
Наконец, не один раз переговорив с Лейви и Эльдьярном, которые казались весьма озадаченным откровением Змея, Ингольв решил, что в такое смутное время возьмёт с ромея только вергельд. Правда, не совсем обычный.
Через день после возвращения он собрал всех родичей Хельги в длинном доме. Собрал и своих спутников, без которых уже и не представлял решения какого-то важного дела. Все уставились на него с ожиданием. Кто-то — с надеждой, кто-то со злостью и решимостью.
— Всё, что случилось с моей женой, до сих пор не укладывается у меня в голове, — заговорил Ингольв, когда последняя возня стихла. — Но за столь опрометчивый поступок и страшный итог, к которому он привёл, но о котором Змей и не подозревал, я не могу убить его. Не могу и прогнать. Как бы сильно того ни хотел ты, Кнут.