Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания
Шрифт:
Логан задохнулся, со свистом втянув воздух сквозь зубы. Если бы на его месте был Дагадд — повисшее в воздухе напряжение уже давно обернулось бы небольшим вихрем или молнией, сверкнувшей в небе, но Магистр знаний и зодчий Эмайны владел собой не в пример лучше, а может, просто был неспособен на подобные проявления чувств.
— А куда подевался Дагди? — Гвендолен, кстати вспомнившая о нем, понадеялась, что Логана можно отвлечь.
— Главное, Гвен, что я не могу все это бросить. Я извожусь от тоски по Эмайне так же, как твой народ… ну
— А что говорит Дагди? Сдается мне, он гораздо ближе к человеческой природе и поэтому понимает ее лучше.
— В Круахане сейчас больше валленских ростовщиков, айньских шпионов и эбрийских торговцев, чем за всю ее историю, — в данный момент задавать Логану вопросы, надеясь получить ответ, было не менее бесполезным, чем вопрошать запертую дверь. — Только вандерцы уехали все до последнего воина. Сказали, будто им мало чести подбирать добычу, которая сама валится на дорогу, и что лучше они потом ее отберут у тех, кто сможет достойнее защищаться.
— Видишь ли, Луйг. — Гвендолен отличали одновременно упрямство и нетерпение одновременно, поэтому она быстро пропиталась раздражением до самых кончиков пальцев, — если ты под шумок проткнул бедного Дагадда стрелой из арбалета и закопал в укромном месте, то зря стесняешься об этом сказать прямо. Такие вещи между любящими побратимами случаются сплошь и рядом.
— Если ты соскучилась по Дагди, придется тебе пройтись по самым подозрительным трактирам в городе. В каком-нибудь из них он непременно наслаждается пивом и своей близостью с круаханским народом. Правда, учти, что эта близость зачастую воплощается весьма конкретно, а ты никогда не любила смотреть на подобные сцены.
— И ты не испытываешь гордости, что твой товарищ один являет собой образец незыблемости и неизменности среди полного хаоса? Раньше тебя его милые привычки не заботили.
— Он считает, что вполне достаточно собрать вокруг себя всех способных как-то воспринимать силу Ордена, и вместе с ними отгородиться от происходящего. Все равно ничего изменить невозможно.
. — Может быть, я выскажу еще более необычную точку зрения, — Гвендолен задумчиво подняла голову к луне, и на мгновение ее лицо стало таким же бледным и отрешенным, как у Логана, — но в мире вообще ничего изменить невозможно. Иначе в Чаше не было бы того источника силы, который вы считали моим. Не было бы жалости.
— А меня ты могла бы пожалеть, Гвендолен?
Некоторое время они шли молча, не глядя друг на друга. Улица заканчивалась небольшой круглой площадью, ее с двух сторон словно обхватывали два темных флигеля. В одном из них сбоку сквозь неплотно прикрытые ставни пробивался качающийся свет. Фонари не горели, и Гвендолен искренне радовалась, что в Круахане берегут масло для светильников, и поэтому Логан не видит ее закушенной нижней губы. Она стиснула пальцы, изо
— Наверно, это пройдет… со временем… — тихо произнесла она, — но пока что… в общем, постоянно такое ощущение, будто мне проводят по спине ножом. Хотя швы убрали две недели назад. А ты… чувствуешь нечто подобное от того, что не можешь ступить на землю Эмайны? И сколько дней подряд ты не спал?
— Ты все-таки сохранила силу Чаши, — сказал Логан скорее утвердительно.
— Нет, — Гвендолен покачала головой, — все, что у меня осталось, это умение ощущать боль, свою и чужую. Но я не это хотела сказать, Луйг. Несмотря на все, ни тебе, ни мне жалости не положено. Мы сами выбрали и сами пришли к тому, что есть сейчас.
— Получается, нам можно только позавидовать?. — Логан криво усмехнулся. — Как истинно свободным людям?
— Неужели ты тоже стал ощущать себя человеком, сын Дарста? Тогда ты должен понимать, что свободных людей не бывает.
— Наверно. Но есть безумцы, которые сами решают, что им нужно, и идут к этой цели, невзирая ни на что. Никто не заставляет их выбирать свой путь, но они не сворачивают с дороги, даже когда по ней приходится ползти, обдирая руки в кровь.
— Если тебе это так хорошо известно, ты должен понимать, что они выбирают ту дорогу, без которой не могут жить, — Гвендолен судорожно вздохнула, обхватив себя руками за плечи. — Или могут, но совсем другими, а неизвестно, что лучше.
— Допустим, — Логан остановился, повернувшись к ней. — Допустим, чужой жалости нам не достанется. Но может быть, мы достойны хотя бы собственной? Ты никогда не жалела, что встала на свою дорогу, Гвендолен Антарей? Что не бежала без оглядки в свои холмы, что не упросила родичей связать тебя по рукам и ногам и увезти насильно?
— Никогда.
— Ты даже не задумалась перед тем, как ответить, — в голосе Магистра знаний и ремесел прозвучала легкая зависть. — И пусть все светлые силы, что есть на земле, помогут тебе никогда не задумываться. Мы пришли, Гвендолен. Вот дом протектората.
— Скажите, Лэнтри, откуда эта привычка постоянно подделывать мою подпись? Тем более, что сходство получается очень отдаленное.
— Я подумал… зачем протектору тратить свое время и утруждать себя?
— Мне не трудно, — сказал голос, от которого у Гвендолен до сих пор по спине бежали мурашки, а в лицо ударял теплый ветер, — А то вашими усилиями в канцелярии протектората скоро не останется ни одной бумаги с моей истинной подписью. Не этого ли вы добиваетесь?
Баллантайн говорил, не поднимая глаз от разложенных на столе бумаг, но даже не видя его лица, Гвендолен прекрасно чувствовала его усталость, с примесью какого-то безнадежного отчаяния, словно каждое действие он совершал по привычке, без всякой уверенности в его пользе. Внезапно ей стало очень страшно, но она качнулась вперед, не давая себе задуматься.