Прокурор для Лютого
Шрифт:
— Выйди из строя! — толстый сосисочный палец начальника уперся в рваный бушлат мента-пидара.
— Осужденный Владимир Понтелеев, статья сто семнадцатая, часть третья, срок семь лет, окончание срока четырнадцатого мая две тысячи первого года, — заученной скороговоркой произнес «петух»; это был щуплый чернявый мужчинка с выбритыми до синевы щеками; болезненно согбенная спина, потухший взгляд и вислая женская задница говорили опытному наблюдателю о многом — о многом, если не обо всем.
— Как живешь?
Тампакс глупо заморгал.
— Плохо, гражданин начальник… Месячные третий день — гнилой селедкой объелся.
Заключенные, для которых пидары вроде бывшего следака Понтелеева одно из немногих развлечений в серой зоновской жизни, понимающе заулыбались — некоторые из них, бывшие судьи, прокуроры и оперуполномоченные минувшей ночью вступали с бывшим коллегой в гомосексуальную связь, несмотря на понос партнера.
Капитан вяло пошевелил пальцами.
— Встань в строй, не стой на ветру… А то еще и яичники простудишь.
По строю пронеслась струя веселья.
Развод продолжался. Нечаев, на какое-то время отключившись, листал в памяти книгу жизни, но печальных страниц там было куда больше, чем радостных…
А началось все дождливым, пасмурным октябрем позапрошлого года, когда он вернулся с Кавказа, где подвизался наемником. Максим, примерный семьянин и любящий отец, привез из Тбилиси десять тысяч долларов — деньги для 1992 года вполне серьезные, даже для ко всему привыкшей и пресыщенной Москвы. И так уж получилось, что об этом стало известно бандитам. Классический наезд — Максиму с семьей пришлось срочно ретироваться. Но неприятности продолжались: и когда пути для отступления, казалось, не было вовсе, когда Нечаев оказался загнанным в угол, помощь пришла с совершенно неожиданной стороны.
Полковник 2-го Главупра, где в свое время служил изгнанный из органов старший лейтенант КГБ, Владимир Николаевич Борисов в то время возглавил так называемый «13 отдел» — совершенно секретную организацию, созданную исключительно для физического устранения авторитетов преступного мира. Нечаеву было предложено вновь поступить на службу. Выбора не оставалось: так Лютый оказался в новой структуре. Однако вскоре выяснилось — «13 отдел» превратился в бандитское подразделение по ликвидации конкурентов крутого московского «отморозка» Атаса: тот тонко шантажировал Борисова компроматом. Разумеется, рядовые сотрудники вроде Лютого об этом даже не догадывались — они просто выполняли свою работу. Однако и у Атласова были на Москве смертельные враги: нэпманский вор в законе Коттон, а в его лице — весь традиционный криминалитет России. В ходе противостояния погибла Марина Нечаева и четырехлетний сын Павлик, была похищена и лишь чудом избежала надругательств племянница вора Наташа (спас ее Максим). Однако и оппоненты понесли невосполнимые потери: Атласов среди бела дня был застрелен неизвестным киллером, а полковник Борисов пал жертвой загадочного несчастного случая. В самом конце того жуткого и кровавого спектакля под названием «Борьба с организованной преступностью» на сцене неожиданно возникла фигура, все время стоявшая за кулисами: правительственный чиновник высокого ранга, известный как Прокурор.
Тогда Лютый многого не понимал, считая Прокурора скрытым пособником Алексея Николаевича Найденко, и когда вор в законе предложил ему временный союз, Максим посчитал, что из двух зол нужно выбрать меньшее, и согласился. Как выяснилось, сделал он это совершенно зря: союз Прокурора и влиятельного пахана также был временным. Каждый преследовал свои интересы. А вот Лютому накрутили пять лет строгого режима — статьи по оргпреступности отличаются редкой суровостью.
И лишь теперь, спустя почти два года Максим понял: его не подставили, вовсе нет — его просто упрятали сюда от возможных неприятностей, сдали, как сдают в бронированную камеру сейфа временно ненужную вещь.
Что может быть надежней, чем зона для бывших мусоров?
За это время Лютый изменился, и сильно — если раньше импульсивность поступков иногда и мешала ему, то ныне от этого свойства его натуры не осталось и следа.
Размеренность движений, осторожность и рассудительность разговора, хитрый прищур глаз — все это выдавало в Максиме человека тертого, опытного.
Бывший комитетчик был ровен со всеми, приветлив — в то же время он не примыкал ни к каким группировкам, ни к каким «семьям»; таких, как он, в обычных зонах иногда называют «мамонами». Правда, первое время бывшие сыскари, «державшие масть», несколько раз наезжали на бывшего офицера спецслужб. Причины, конечно же, найти было нетрудно. Во-первых, отношения между МВД и КГБ всегда отличала острая, хотя и затаенная вражда, и вражда эта неожиданно давала знать о себе и тут, на «красной» зоне, а во-вторых, бывшие мусора и тут не могли избавиться от профессиональной привычки кошмарить тех, кто не принадлежит к их малопочтенному классу. Тем более, что осужденный офицер спецслужб, пусть даже и бывший — весьма нечастый гость в местах лишения свободы. Пришлось отстаивать свою честь всеми доступными способами: где — кулаками, где — дипломатически. Драки сменялись штрафным изолятором (хозяин явно благоволил блатным), после выхода оттуда бывшего офицера КГБ били вновь, но Лютый не сломался, и в конце концов его оставили в покое; видимо — окончательно.
Мало ли тут других объектов для издевательств?
Время шло, кто-то откидывался, кто-то наоборот — вливался в огромную лагерную семью, занимая экологическую нишу по мастям — среди блатных, мужиков, «чертей» или «петухов». И Максим Нечаев привык к этому вечному круговороту зэков, как привыкают к смене дня и ночи.
Да, время шло, летело, или, наоборот, — тащилось как опомоенные «черти», недавние участковые, тащат бочку с нечистотами из зоновского туалета, и бывший комитетчик, бывший опер совсекретной структуры даже не предполагал, что в жизни его может что-нибудь круто и кардинально измениться — по крайней мере, в самое ближайшее, обозримое будущее.
Ошибался ли он?
Трудно сказать.
Жизнь любого человека, будь то блатной, бывший оперативник, мужик, бывший следователь, придурок (зэк с образованием, какой-нибудь недавний сотрудник НИИ МВД, кандидат юридических наук), или даже круглый проткнутый пидар вроде Тампакса — своего рода рулетка, где все, независимо от желания, едва ли не каждый день ставят на черное или красное. И часто бывает, что после длительной полосы невезения, когда отчаявшийся игрок, выбирая между последней грошовой ставкой и пулей в висок за растрату казенных денег, отваживается на первое и — чудо! — удача поворачивается к нему лицом. Ставки удваиваются, потом — утраиваются, учетверяются, удесятеряются, и тот, кто еще недавно влачил, казалось бы, жалкое существование, меняет зоновский клифт на черный смокинг, а тюремную шконку — на огромную четырехспальную арабскую кровать с электроподогревом. А ему фартит, фартит и дальше, и удача теперь не просто улыбается, а семенит следом, как покорная восточная рабыня, и длится это…
— …осужденный Нечаев!.. — размышления Лютого прервал голос начальника отряда.
По правилам, надо было назвать статью, срок, окончание срока — процедура, которая повторялась по четыре раза на день.
Максим откликнулся.
— После развода — к хозяину. От промзоны ты на сегодня освобожден.
— Понял, — не глядя на капитана, ответил Лютый.
— Не слы-ышу… Ответь по уставу!.. Тоже мне, Джеймс Бонд сраный… Ты тут не на воле… На службе надо было из себя Джеймса Бонда изображать, а тут не хрен… Ну?.. Не слышу!..
— Понял, гражданин начальник, — совершенно невозмутимо отчеканил Лютый: ссориться с тупицей-капитаном, которому все равно ничего не докажешь, не хотелось.
Да и что он знает про волю?
Счастье набитого брюха, довольное урчание похоти…
Отряд двинулся в сторону промки, а Лютый в сопровождении капитана пошел в сторону административного корпуса, где располагался кабинет начальника ИТУ.
Обычные команды — «лицом к стене, руки перед собой, ноги на ширину плеч», дотошный шмон рекса, мерзкое ощущение чужих грубых рук, рыщущих по телу…