Прокурор
Шрифт:
Ракитова записала задание в блокнот.
– И вообще, - сказал Измайлов, - посмотрите, как обстоят дела у Самсонова с выполнением трудового законодательства.
– А что?
– насторожилась Ольга Павловна.
– Не слишком ли много сверхурочных работ?
– Странно, - заметила Ракитова.
– Опять? Откуда такие сведения?
– Будякова говорит, муж почти каждую субботу на заводе. А частенько и воскресенье прихватывает...
– Я ведь в прошлом году проверяла. Помните, направили директору представление.
– Это вам и следует выяснить, Ольга Павловна. А Будякова - женщина бесхитростная. Я ей верю... Сходите на завод, посмотрите. Бумаги бумагами, а живые люди - с ними поговорить очень полезно...
– Сегодня пойти?
– Нет, думаю, лучше появиться там в субботу. А если будут работать и в воскресенье тоже загляните. Воскресенье у нас, кажется, тридцатое июня?
– Да, - кивнула Ракитова.
– Понимаю, конец месяца и квартала.
– В такие дни - самый аврал, - добавил Измайлов.
Они вместе вышли из кабинета.
– Ну, кому передать привет в области?
– спросил Измайлов.
– Ой, Захар Петрович, некому, - улыбнулась Ракитова.
– А просьбы какие-нибудь будут?
– Никаких. Желаю вам хорошо выступить на конференции...
Простившись с помощником и секретарем, Захар Петрович поехал домой.
* * *
Зайдя в прохладу квартиры, Захар Петрович услышал звуки, напомнившие вдруг детство. Исходящие паром, недавно оттаявшие поля, запахи весны и щемящая душу песня с высокого чистого неба, где живым треугольником проплывали птицы...
– Наш-то больной повеселел, - встретила его жена.
– Слышу, - улыбнулся Измайлов.
– Курлычет. У нас в Краснопрудном все - от карапузов до стариков всегда высыпали на улицу, когда пролетали журавли...
– Постой, постой, - перебила его Галина Еремеевна.
– Курлычет... Курлыка. Володя!
– обрадованно крикнула она.
– Отличное имя.
Галина Еремеевна и Захар Петрович вошли в комнату сына. Он лежал на коврике, что-то чертя на листе ватмана. Рядом сидел журавль на старом пальто Захара Петровича и вертел головой на длинной шее.
– Курлыка?
– спросил Володя.
– Подходит! В самый раз!
– А мы-то голову ломали, - сказала Галина Еремеевна.
– Какие только клички ни придумывали...
Измайлов не удержался, погладил птицу по голове. Потом присел на корточки возле сына.
– Что это ты изобретаешь?
– спросил он сына.
– Протез. Для Курлыки, - кивнул он на журавля.
– Понимаешь, он должен быть легкий, крепкий и удобный.
– И гигиеничный, - добавила Галина Еремеевна.
– Вот эту часть, - показал Володя на чертеж, - сделаем металлической. А низ - деревянный.
– А какой именно металл?
– уточнил отец.
– У меня есть алюминиевая трубка. Как раз нужного сечения. А для подпятника, что ли,
– Скользить будет. По-моему, нужно мягкую резину, - сказал Захар Петрович.
Володя подумал и кивнул:
– Да, ты прав.
– Ладно, обсудите потом, когда отец вернется из командировки, сказала Галина Еремеевна.
– А сейчас быстренько за стол! Не то, Захар, опоздаешь на поезд.
За столом Измайлов рассказал, что на приеме у него была Будякова.
– Боже мой, вот несчастная женщина!
– переживала Галина Еремеевна. Я как чувствовала! Аркаша сегодня должен был дежурить в нашем "Белом Биме" и не пришел. Я попросила девочек зайти к нему, узнать, не заболел ли. А он, оказывается, сбежал из дому.
– Она покачала головой.
– Я обязательно зайду сегодня к Будяковым.
– Зайди, зайди, - одобрил Захар Петрович.
– Она очень переживает. Да и каждый бы на ее месте... Сын ведь...
– А что с него взять - ненормальный, - сказал вдруг Володя.
– На Богдановку его, чтобы не бегал...
– Не смей так говорить!
– взорвалась мать.
– Да, он не совсем здоров. Но не издеваться надо, а сострадать!..
Аркаша был действительно не совсем полноценный, как считали врачи, в результате отцовского алкоголизма. Его оставляли на второй год два раза в одном классе, стоял даже вопрос о переводе Будякова в спецшколу, которая находилась на Богдановской улице. Но Галина Еремеевна отстояла его: там, по ее мнению, окончательно затормозилось бы его развитие.
– Но ведь о нем все так говорят!
– удивился Володя.
– Вот и плохо, что все! А ты не должен!
– продолжала возмущаться мать.
– Пойми, это не вина, а беда. Горе! И откуда у тебя такое бессердечие?
Володя демонстративно встал.
– Сиди... Ладно, будет вам, - примирительно сказал Захар Петрович; ему не нравилось, как говорит о мальчике Володя, но не хотелось уезжать с испорченным настроением.
Однако проводы были все-таки скомканы. Володя, обиженный, ушел к себе в комнату. Галина Еремеевна тоже была раздражена.
– Вот пижама, - показывала она мужу, что где лежит в чемодане.
– Вот рубашки... Не понимаю, Захар, почему сейчас подростки такие жестокие?
– Может, просто безапелляционные?
– успокаивал жену Измайлов.
Галина Еремеевна вздохнула.
– Наверное, ты прав.
– Она понизила голос, чтобы не услышал сын: Может, зря я на него накричала? Надо было просто объяснить...
– Конечно, - с облегчением сказал Захар Петрович; ему было бы в отъезде не по себе, зная, что жена с сыном в конфликте.
– Постой, ну зачем мне так много рубашек?
– На смену, - ответила Галина Еремеевна.
– Кто тебя знает, вдруг захочется в ресторан с какой-нибудь молодкой... Еще скажет, что жена плохо присматривает...