Пролетая над гнездом кукушки
Шрифт:
— О нет… О мой Бог…
— Или даже просто ляжет под тебя и сможет одновременно сосчитать твой пульс и измерить температуру — без инструментов!
— О боже, о, пожалуйста, не надо…
Мы хохотали до тех пор, пока не повалились со стульев и кушеток, кашляя и плача от хохота. Девушки так устали от смеха, что два или три раза пытались подняться на ноги.
— Я должна… пойти пописать, — сказала здоровая девица и двинулась, покачиваясь и хихикая, в сторону уборной, но перепутала двери и ввалилась в спальню, пока мы все утихомиривали друг друга, прижимая пальцы к губам и ожидая, когда она заявит протест, после чего услышали рев старого полковника Маттерсона: «Подушка
Сефелт отвез полковника обратно в спальню и лично показал девушке, где находится уборная, сообщив ей, что ею пользуются исключительно мужчины, но он постоит у двери, пока она будет там, и станет охранять ее от посягательств на частную жизнь, будет оберегать от всех посетителей, черт возьми. Она торжественно поблагодарила его, пожала ему руку, и они отсалютовали друг другу. Пока она сидела там внутри, полковник снова выехал из спальни в своем кресле, и у Сефелта руки все время были заняты тем, чтобы не пускать его в уборную. Когда девушка вышла из двери, он пытался ногой отражать атаки кресла на колесиках, стоя в дверном проеме и одновременно ведя перепалку то с одним парнем, то с другим. Девушка помогла Сефелту отвезти полковника обратно в кровать, а потом они оба двинулись вдоль по коридору, вальсируя под музыку, которой никто не слышал.
Хардинг пил, смотрел на них и качал головой:
— Это не происходит. Это все — всего лишь плод совместной работы Кафки, Марка Твена и Мартини.
Макмерфи с Терклом вдруг забеспокоились насчет того, что в отделении все еще слишком много света, и принялись ходить туда-сюда по коридору, обесточивая каждый источник света — вплоть до крошечных ночников, расположенных на уровне колена, пока отделение не погрузилось в темноту — черную, как смола. Теркл вытащил фонарики, и мы принялись играть в салочки, носясь туда-сюда по коридору в креслах на колесиках, взятых со склада, и здорово проводили время, когда вдруг услышали припадочные крики Сефелта и бросились к нему, чтобы обнаружить распростертым на полу в судорогах рядом с этой девушкой, Сэнди. Она сидела на полу, отряхивая юбку, и смотрела на Сефелта.
— Никогда не испытывала ничего подобного, — произнесла она с благоговейным трепетом.
Фредериксон опустился на колени рядом с другом и сунул бумажник ему между зубов, чтобы не дать прикусить язык, а также помог застегнуть штаны.
— Ты в порядке, Сиф? Сиф?
Сефелт, не открывая глаз, поднял безвольную руку, вытащил изо рта бумажник и ухмыльнулся слюнявым ртом.
— Со мной все нормально, — сказал он. — Дайте мне лекарства, и я отвяжусь еще разок.
— Лекарства, — через плечо бросил Фредериксон, все еще не вставая с колен.
— Лекарства, — повторил Хардинг и, покачиваясь, двинулся с фонариком в дневную комнату.
Сэнди смотрела на него сияющими глазами. Она сидела рядом с Сефелтом, в изумлении поглаживая рукой его голову.
— Может быть, принесешь и мне что-нибудь! — пьяным голосом прокричала она вслед Хардингу. — Никогда не испытывала ничего подобного, даже близконе было.
Где-то в коридоре послышался звон стекла, и Хардинг вернулся с двумя пригоршнями пилюль. Он побросал их в Сефелта и женщину, словно посыпал могилу пригоршней земли. И воздел глаза к потолку:
— Великий милосердный Боже, прими двух этих бедных грешников в свои объятия. И держи двери открытыми для всех нас, потому что Ты — свидетель конца, полного, бесповоротного, фантастического конца. Я, наконец, осознал, что происходит. Это — наша последняя гулянка. Мы обречены отныне
Он привалился к стене и сполз на пол, пилюли выпали у него из рук и заплясали во всех направлениях, словно красные, зеленые и оранжевые жуки.
— Аминь, — сказал он и закрыл глаза. Девушка на полу разгладила юбку над своими длинными натруженными ногами и посмотрела на Сефелта, который все еще ухмылялся и подергивался в конвульсиях рядом с ней под светом фонарика:
— Никогда в жизни даже близко не испытывала ничего подобного. Даже наполовину.
Речь Хардинга если не отрезвила народ, то, во всяком случае, заставила всех осознать серьезность того, что мы делаем. Ночь была на исходе, и кое-кому стали приходить в голову мысли об утреннем прибытии персонала. Билли Биббит и его девушка заметили, что уже пятый час, и, если все путем и если остальные не возражают, они хотели бы, чтобы мистер Теркл открыл им изолятор. Они прошествовали туда через арку из сияющих лучей фонариков, а все остальные направились в дневную комнату, чтобы посмотреть, не следует ли там немного прибраться. Теркл окончательно вырубился после того, как вернулся из изолятора, и нам пришлось закатить его в дневную комнату в кресле на колесиках.
Пока я шел за ними следом, до меня неожиданно дошло, что я пьян, по-настоящему пьян, что голова моя пылает, что я ухмыляюсь и шатаюсь от выпитого, — в первый раз со времен армии, что я напился вместе с дюжиной ребят и парочкой девчонок — прямо здесь, в отделении Большой Сестры! Пить, и бегать, и смеяться, и ухаживать за женщинами прямо в центре самого непобедимого оплота Комбината! Я стал вспоминать прошедшую ночь, то, что мы делали, и почти не мог себе поверить. Мне понадобилось все время напоминать себе, что это происходило на самом деле,что мы сделали это. Мы просто открыли окно и впустили все это сюда, как впускают свежий воздух. Возможно, Комбинат и не был всемогущим. И кто остановит нас, кто запретит нам сделать все это снова, теперь, когда мы поняли, что можем? И кто удержит нас от того, чтобы делать что-то другое, все, что нам хочется? Я пришел в такое хорошее расположение духа, думая обо всем этом, что издал радостный вопль и схватил Макмерфи и Сэнди, которые шли впереди меня. Я сгреб их обоих, держащихся за руки, и бежал всю дорогу до дневной комнаты, а они вопили и пинались, словно дети. Я чувствовал себя превосходно.
Полковник Маттерсон снова поднялся с постели, с ясными глазами и полный нравоучительных уроков, и Скэнлон отвез его обратно в кровать. Сефелт, Мартини и Фредериксон заявили, что они лучше тоже отправятся баиньки. Макмерфи, я, Хардинг, девушка и мистер Теркл остались, чтобы прикончить сироп от кашля и решить, что теперь делать со всем этим бардаком, который мы устроили в отделении. Мы с Хардингом вели себя так, словно были единственными, кто по-настоящему беспокоился об этом; Макмерфи и большая девушка просто сидели там, тянули сироп, и улыбались, и потихоньку пожимали друг другу руки в темноте, а мистер Теркл отрубился и заснул. Хардинг сделал все возможное, чтобы пробудить в них совесть.