Прометей, или Жизнь Бальзака
Шрифт:
"Я догадался, что это фокусы моей матушки, и, одевшись, поехал к ней, как полагается. Принят я был весьма нелюбезно... Ей хотелось сделать меня во всем виноватым. Вчера она сто раз говорила Лоре: "Вот увидишь, твой брат не приедет меня поздравить". И она встретила меня чуть ли не с ненавистью из-за того, что ее предвидения не оправдались... Что касается меня, то я твердо решил заезжать к матери только на Новый год, на ее именины, в День рождения и дольше десяти минут у нее не оставаться. А тебе достаточно лишь обмениваться с моей матерью и сестрой визитными карточками..."
В-третьих - Лиретта Борель. Она требует свой вклад в общину и желает, чтобы Бальзак присутствовал при ее пострижении в монахини. А ведь это очень долгая церемония, времени на нее уйдет не меньше, чем на четыре страницы рукописи. "Эти мошенницы монашки воображают, будто весь мир вращается вокруг них".
"Поскольку я никогда не видел обряда пострижения, - писал он Ганской, я смотрел во все глаза, все изучал, все наблюдал с таким вниманием, что меня, вероятно, принимали за человека весьма благочестивого... Церемония, кстати сказать, внушительная и крайне драматическая... Я и сам взволновался, когда три постригающиеся бросились наземь, а их закрыли погребальным покровом, прочли над этими тремя существами, отрекающимися от мира, заупокойные молитвы, а вслед за тем они появились в подвенечном наряде, в венках из белых роз и принесли обет быть невестами Христовыми..."
После "пострижения" Бальзаку разрешили поговорить с Лиреттой; она была очень весела. "Ну вот, теперь вы невеста!" - сказал он ей смеясь.
В-четвертых, работа. Раньше она была счастьем, теперь воображение сдало. "Мне крайне трудно писать, - жалуется Бальзак в письме к Ганской, мысль не свободна, она больше не принадлежит мне... Вчера весь день на душе была такая ужасная тоска... А ведь надо кончить шесть листов, чтобы дополнить один из томов "Человеческой комедии"..." Глаза все время моргают, зрение так ослабело, что, работая ночью, Бальзак свой подсвечник на три свечи заменял пятисвечным канделябром. "Так я за две ночи сжигаю свечей на полтора франка. Понятно, сударыня? Да дров выходит на два франка и на пятьдесят сантимов кофе - в общем, расходов на четыре франка за ночь. Вот как подорожали сказки "Тысячи и одной ночи"!.."
С "Крестьянами" дело застопорилось. Бальзак попробовал взяться за "Последнее воплощение Вотрена" - четвертую часть "Блеска и нищеты куртизанок". Раз двадцать он начинал первую страницу, но она все не удовлетворяла его. Кстати сказать, книга разбухла - в ней уже не три, а четыре части, третья часть вначале называлась "Судебное следствие", чтобы ее написать, автору приходится заглянуть в тюрьму Консьержери. Читатели будут восхищаться красотами, которыми изобилует конец романа, но они созданы были позднее. В 1846 году дело продвигалось трудно. Газетные хроникеры заявляли даже, что Бальзак позабыт. "Что сталось с господами Сулье и де Бальзаком?" - спрашивал 15 сентября 1846 года некий репортер в журнале "Юнивер" в статье "Новости литературного мира". Талант вернется ко мне, писал Бальзак в Неаполь даме своего сердца, но вернется в тот день, когда женитьба избавит меня от неуверенности. "Это не любовь, это наваждение". Во всяком случае, можно сказать, что мысль о союзе с Ганской всецело завладела им и лишала его воображение творческой свободы.
Да если б эта женитьба была твердо решена! Но переписка между влюбленными полна ссор и упреков. Сестра Ганской, Алина Монюшко, написала Еве, что Бальзак - "расточитель, сумасброд, любитель свежего мясца". Ганская жеманно пишет Бальзаку, что ей страшно оказаться слишком старой для него. Она спрашивает: "Тебе нужны молодые девушки?" Он отвечает: "Право, это уж чересчур! Ведь я боюсь только одного - что я уже недостаточно молод для тебя! Я хотел бы, чтобы мне было двадцать пять лет. Будь старой сколько хочешь, только люби меня..." Сова тоже изощряется в колкостях.
"Домоправительница моя сказала: "Ах, вы любите, вы любите... Вы любите только самого себя (на прощание она старается выставить меня эгоистом), и, если бы вам предложили в невесты двадцатилетнюю девушку, у которой есть и титул и сто тысяч франков годового дохода, вы бы с удовольствием женились на ней..." "Прежде всего, - ответил я, - такой девушки нет". Весьма об этом сожалею, так как дальнейшие мои слова останутся недосказанными. А я хотел бы сказать, что, если бы такая невеста существовала, будь она столь же хороша собой, как мадемуазель де Дино (ныне госпожа де Кастеллан), и будь она, как сия красавица, урожденная Талейран, да имей она даже сто пятьдесят тысяч франков годового дохода, я все равно бы на ней не женился, так как за двоеженство ссылают на каторгу, а то и вешают..."
Влюбленный бенгали утратил пылкость.
"Она угасла от множества трудов, мечтаний, хлопот, тревог и выпитых чашек кофе. Впрочем, как всегда бывает у животных: сначала великий бунт, период пения у птиц, а когда
В феврале 1846 года Ганская пишет Бальзаку:
"Приезжайте в Рим; оттуда направимся во Флоренцию; из Флоренции проедем через нашу милую Швейцарию, через Женеву и Невшатель; устройте нас в Бадене и возвращайтесь в Париж, заканчивайте свои дела, пока мы будем лечиться на водах..."
Как же не ответить на такой призыв! Но увы! Когда Бальзак принял решение отправиться в Италию и сказал себе: "Всегда успеется написать книгу, которую не можешь сейчас начать", в тот самый день (верх незадачливости!), выйдя от знаменитого портного Вюиссона, на углу улицы Ришелье и бульвара он, перепрыгнув через канавку, разорвал себе связки на ноге. Ужасная боль, поездку пришлось отложить на две недели. Наконец около 20 марта он благодаря заботам доктора Наккара, своего преданного друга, уже мог ходить. При помощи барона Ротшильда и других влиятельных лиц Сова получила патент на торговлю марками. Труппа "бродячих акробатов" могла возобновить свое турне. Бильбоке, обзаведясь новым гардеробом, мчится в Рим; едет с друзьями на Борромейские острова, а оттуда в Швейцарию, Гейдельберг и Франкфурт; вместе с надеждой вновь возвращается к нему страсть, и теперь он строит "с женой" множество планов на будущее. Ганская как будто уже окончательно решила выйти за него замуж. Они купят замок в Турени, будут жить в деревне большую часть года, снимут в Париже квартиру в предместье Сен-Жермен и зиму будут проводить в столице.
Возвратившись из поездки, он приступает к выполнению планов. Вот что он намеревается сделать: купить на 80000 франков, взятых из "сокровища волчишки", акций Северных железных дорог; поехать в Вуврэ с Жаном де Маргонном и приобрести там имение, временно обставить дом кое-какой мебелью, которой он пользовался в своем холостяцком обиходе, а все недавно купленные старинные вещи приберечь для парижской квартиры. Итак, у него будет имение и двести акций Северных железных дорог! "Прочитав о таком достижении, разве ты не восхитишься своим волчком?" Ах, если бы удалось приобрести в Вуврэ замок Монконтур, он как раз продается!.. Монконтур, о котором он мечтает уже тридцать лет, очаровательный замок с башенками, красиво расположен на двух террасах над Луарой и весь отражается в ее водах. "Монконтур, прекрасные виды, тенистые аллеи для прогулок, и фрукты, и река у наших ног..." И Бальзак уже создает новую картину счастья: шесть лет супруги ради экономии проживут в Монконтуре, но, чтобы не заплесневеть в деревне, зимы будут проводить в Париже. Платформа Турской железной дороги находится у Ботанического сада, следовательно, поселиться надо в конце Бульваров. Само собой напрашивается мысль о площади Руаяль. Бальзак поищет там квартиру, где окна выходили бы на юг и имелись бы три комнаты для слуг. Ах, какие благоразумные планы, сколько у него рассудительности!
Из Германии пришли две вести, обрадовавшие его. Умер отец Георга Мнишека. Упокой Господи его душу! А все-таки после его кончины легче будет соединить браком жениха с невестой, и даже срочно надо это сделать. Пусть Ева поторопится!.. Тогда ведь и она окажется свободной. Вторая весть переполнила его радостью и гордостью. "Дорогая графиня" беременна, и он виновник этого события. Итак, у Бальзака будет сын; его назовут Виктор-Оноре. Несомненно, ребенок был зачат в Солере, между двадцатым и тридцатым мая, когда путешественники проезжали через Швейцарию. Бальзак возносит благодарственный гимн: "Дети любви не вызывают у матерей тошноты, беременность протекает легко. Но берегись всяких осложнений. Бедненький крошка Виктор-Оноре..." Какое мужество обретет Бальзак теперь, когда ему надо работать для "трех волков", для своего "малыша"! Вспомним, какое огромное место он всегда отводил в своих произведениях отцовскому чувству. Долги? Благодаря успеху он с ними справится. "Я внимательно обдумал, что можно сделать в отношении романов, и считаю, что долги я перекрою рукописями". Скажем, нужно отдать 2500 франков - на это достаточно рассказа. Нужно 7500 - сочиним роман и напечатаем в "Ла Пресс". Профан может счесть неприличным манеру создавать произведения в зависимости от требований кредиторов и газет. Бальзак придерживается иного мнения. Какие могут быть претензии к гению? "Разве станешь думать о таких вещах, когда нужно составить себе состояние, заработать на кусок хлеба? Разве Россини думал о славе, когда за сто экю писал "Севильского цирюльника"? Так же как я, когда писал "Физиологию брака", Россини думал о куске хлеба. И мы сами себе в том признавались..."