Прометей, или Жизнь Бальзака
Шрифт:
страсти, которую хочет выразить, ему
не удастся передать ее, ибо он сам
воплощение страсти, а не образ ее.
Бальзак
Он предвидел, что по возвращении ему придется вести тяжелую борьбу. Нравы в "литературной республике" все больше проникались коммерческим духом. Писатели жили главным образом на то, что печатали свои романы в газетах фельетонами. Однако самая разбивка на фельетоны не соответствовала творческой манере Бальзака, его длинным вступлениям, описаниям, анализу. С тех пор как вознеслись под небеса Дюма и Эжен Сю, издатели газет уже не считали Бальзака необходимым для них человеком. Но, как пишет Рене Гиз, "свергнутый король" еще видит перед собою возможность "отвоевать свой скипетр". Бертен, издатель солидной газеты "Журналь де Деба", опубликовавшей "Парижские тайны", подписал договор с Бальзаком на два его романа - "Модеста Миньон" и "Мелкие буржуа". Это блестящая победа над соперниками. Ведь чтобы впервые появиться на страницах "Деба", да еще в тот момент, когда его недруги считают, что Бальзак "выдохся", он должен создать шедевр. И какая радость, что сюжетом для этого "победоносного
Надо признаться, что посвящение весьма высокопарное. Но когда речь заходит об Эвелине Ганской, Бальзак не может сдерживать поток лиризма. Воспоминания, которые он привез из России, воспламеняют его. Впервые он свободно наслаждался близостью с этой женщиной, подходившей ему по темпераменту. Он уверял Ганскую: "Я люблю так, как любил в 1819 году, люблю в первый и единственный раз в жизни..." Ганская прислала ему лоскуток от черного платья, которое она носила при нем. "Я плакал как дурак, думая о том, что буду вытирать свое перо тканью, которая сколько-то времени считала биения сердца, самого совершенного в мире, и которая облекала... Нет, надо очень любить, чтобы осмелиться на это. От такой мысли будет трепетать душа, всякий раз как я стану пользоваться вашим подарком..." Это кажется наивным? Но Бальзак действительно наивен, когда он любит; в этом его сила и его очарование. Он пьянеет от вина собственной риторики. Что это? Только игра? Может быть, но при игре в безумную любовь игрок сам попадается в ловушку. Бальзак - фетишист, на столе у него миниатюрный портрет кисти Дафинжера, на стене пейзаж, где изображена Верховня; на безымянном пальце левой руки он носит перстень с гиацинтом и обручальное кольцо.
Лишний раз с восторгом, разгоревшимся после петербургских ночей, он затягивает акафист своей Еве: "Вы маяк, вы счастливая звезда... Вы дарите утехи любви и честь... Пресытиться вами невозможно..." Но пусть она не тревожится, его верность непоколебима: "Что касается бенгали, будьте спокойны, он проявляет похвальное благоразумие... Птицам тоже знакомо чувство признательности. Вы еще не знаете, что говорится в естественной истории об этом обитателе Индии. Он поет только для одной розы..." Это благоразумие ожидания. "О добрая и милая кисонька! Знает ли она, что стоило начать это письмо, как в сердце бенгали пробудились сладостные воспоминания о прошлом. А моя дорогая бедняжка, волнуется ли и она также?"
Иногда он жалуется на томление, в котором его держат целые ночи напролет страстные мечты, мешающие ему работать. Ему трудно справиться с начатыми произведениями. "Модеста Миньон" (единственный роман, который писался быстро, потому, что сюжет был дан самой Ганской) не имела успеха, появившись в фельетонах. В ней было слишком мало событий! Подписчики "Деба" приняли ее холодно, и газета, напечатав ее, тотчас начала публиковать "Графа Монте-Кристо" Александра Дюма. Бальзак писал Ганской: "По моему убеждению, я создал шедевр, это верно для меня и для вас, а какое значение имеет все остальное". Но "Мелкие буржуа", корабль первостатейный, с экипажем в двадцать пять или в тридцать человек, сидит на мели. Даже кофе больше не может придать бодрости писателю - кофе для него стал теперь как вода. Роман "Крестьяне", начатый шесть лет назад по просьбе (еще более ранней) покойного Ганского, роман, который первоначально должен был называться "Крупный землевладелец" и который двадцать раз был запродан, выкуплен, заброшен, оказался работой огромной, неблагодарной и трудной. В первом варианте крупный помещик, маркиз де Гранлье, принадлежал к ультрамонархистам, составлявшим оппозицию группе либеральных буржуа. Бальзак отложил этот набросок, намереваясь позднее вернуться к нему и придать ему совсем иную форму. Но прежде всего нужно было закончить "Блеск и нищету куртизанок".
Как известно, сюжетом третьей части "Утраченных иллюзий" являлись страдания Давида Сешара, подобные мучениям Паллисси, но в наших глазах важнейшим эпизодом романа стала встреча на большой дороге Люсьена де Рюбампре, доведенного до отчаяния своим провалом в Париже и уже готового наложить на себя руки, с путешествующим духовным лицом, каноником Карлосом Эррера, под именем которого скрывался не кто иной, как беглый каторжник Вотрен. В душе мнимого аббата, пораженного красотою Люсьена, вспыхивает неистовая любовь к юноше, и он решает добиться для него блестящей победы над Парижем. Но для этого надо, чтобы Люсьен понял подоплеку жизни и перестал вести себя как ребенок. "Стоило вам предоставить Корали господину Камюзо, стоило вам не выставлять напоказ вашу связь с нею, и вы женились бы на госпоже де Баржетон, были бы префектом Ангулема и маркизом де Рюбампре", - цинично говорит Вотрен.
"Блеск и нищета куртизанок" начинается темой реванша Люсьена. Этот роман-река создавался и будет создаваться в промежуток времени от 1838 до 1847 года; одна за другой написаны были следующие части: "Как любят эти девушки" (сюда включена была ранее написанная "Торпиль"), "Во что любовь обходится старикам", "Куда
"Блеск и нищета куртизанок" позволили Бальзаку воплотить двойственность своей натуры в двух персонажах романа: Люсьен де Рюбампре, олицетворявший женственные черты в характере автора, был "один из тех неполноценных талантов, которые способны желать, вынашивать замыслы, но лишены силы воли и не могут осуществлять их"; второй персонаж, Вотрен, "олицетворяющий мужское начало, дополняет Люсьена. Вдвоем они, Люсьен и Эррера, образуют политическую силу". В письме, которое несчастный юноша пишет мнимому аббату перед тем, как повеситься в тюремной камере, он с полной ясностью сознания описывает их союз: "Есть потомство Каина и потомство Авеля... В великой драме человечества Каина - это противоборство". Сыновья Каина, злые и жестокие, господствуют над сыновьями Авеля: "Одаренные безмерной властью над нежными душами, они притягивают их к себе и губят их. В своем роде это величественно, это прекрасно!.. Поэзия зла... Ты дал мне пожить этой жизнью гигантов, и с меня довольно моего существования. Теперь я могу высвободить голову из гордиевого узла твоих хитросплетений, чтобы вложить ее в петлю моего галстука..." Бальзак - потомок и Каина и Авеля. Если у него и заметны некоторые слабости Люсьена, он обладает также гением Сешара и силой Вотрена. Чтобы стать великим писателем, необходим не только талант (у Люсьена он был), но нужна и сила воли. Закон труда всегда довольно суров. Бальзак принял его, а Люсьен отверг. Поэтому и судьбы их разные.
План этого огромного произведения могучий мозг Бальзака вынашивал с 1843 года. Здоровье все не позволяло ему завершить эту вещь. Каким же недугом он страдал? По возвращении из России он заболел желтухой, потом начались ужасные головные боли. Наккар утверждал, что это не опасно. Но на Бальзака напали и другие болезни: желудочные колики, папулезная сыпь. Что касается его отношений с родными, то там его ждало "отвращение за отвращением". Госпожа де Берни предсказывала ему, что Лора в конце концов будет похожа на мать. Бальзак в ужасе убеждался, что Dilecta оказалась, как всегда, права. Брат и сестра виделись теперь реже. Бальзак, впрочем, не огорчался этим охлаждением: оно должно было облегчить положение, когда графиня Эвелина Ганская станет его женой. Он признавался, что просто содрогается, думая о том впечатлении, которое произведут его близкие на владелицу замка в Верховне. Чувство не очень благородное, но Бальзак его испытывал, и семейные связи ослабевали.
Зато у него теперь на руках Анриетта Борель, первая сообщница его романа с Ганской. Вспомним, что Бальзак хлопотал за нее в канцелярии архиепископа Парижского. В июне 1844 года она приехала во Францию. Бальзак поселил приезжую на улице Басе и отдал ей свою собственную комнату неслыханная честь! Очень скоро он обнаружил, что эта женщина глупа. По рекомендации одного священника, аббата Эгле, состоявшего в управлении епархии, настоятельница общины визитандинок готова была освободить Лиретту от обычного вклада. "Но эта дура из смирения гордо отказалась". А ведь не мешало бы приберечь кое-какие средства на тот случай, если ее призвание к монашеской жизни не подтвердится.
Наконец Бальзак, посоветовавшись с Джеймсом Ротшильдом, поместил в одно из предприятий деньги мадемуазель Борель и сообщил, что она сможет внести вклад в общину (восемь тысяч франков) из прибылей на свой капитал. Ее приняли как послушницу в орден, где не было строгого монастырского устава, и Бальзак часто навещал свою подопечную. Сама Лиретта его мало интересовала, но ведь она была хранительницей священных воспоминаний, от которых веяло очарованием его возлюбленной. Ах, когда же вернутся радости любви? Чужестранка выиграла процесс и была обижена равнодушием своего будущего мужа к такой великой победе. Он гордо ответил, что богатством желает быть обязанным только собственному своему труду. Благосклонное решение императора, очевидно, было любезностью с его стороны, говорил Бальзак.