Прометей, или Жизнь Бальзака
Шрифт:
В доме Карро он плодотворно работал. Он приехал туда совсем разбитый, даровав жизнь "Луи Ламберу". Он признавался Зюльме, что, подобно своему герою, временами боится сойти с ума. "Если вы лишитесь разума, я буду за вами ухаживать", - пылко ответила она. Бальзак никогда не забудет ни этих слов, ни ее взгляда. Он лихорадочно творит и чувствует, как в нем зреют замыслы новых произведений. Нарождается нечто колоссальное. Он пишет Лоре Сюрвиль: "За эти полгода я достиг огромных успехов в своем творчестве по всем направлениям". В минуту прозрения и откровенности он признает, что разорил мать. "Но великий день великого счастья и славы вознаградит ее за все". Правда, он тут же прибавляет: "Милая мама, должен же я утешить тебя хоть немного, как утешаю и самого себя, своими радужными
В доме милых его сердцу супругов Карро он обрел душевный покой; тут его окружало восхищение друзей и - что было для него таким ценным - восхищение незнакомых. Какой-то студент, живший в Ангулеме, услышав имя Бальзака, выронил от волнения бумаги и книги, которые держал в руках. У парикмахера, где Бальзак стригся, женщины вырывали одна у другой пряди его волос. Он писал матери с обычной в их семье откровенностью, что вынужденное целомудрие тяготит его и лишает сна. Не по этой ли причине он начал внезапно, но весьма настойчиво ухаживать за своей старинной приятельницей Зюльмой, добиваясь близости с нею? Какое искушение для этой превосходной женщины! Она любила Оноре, любила в полном смысле этого слова, а майор Карро, который был на пятнадцать лет старше ее, быстро старел. "Вы женщина страстная, - убеждал Оноре Зюльму, - а противитесь зову страсти!" Он сулил открыть ей "неведомое райское блаженство". То был испытанный прием всех обольстителей, но Зюльма устояла. Она хорошо понимала, что его влечет к ней лишь мимолетное желание: "Потому что вам нужна была любая женщина... потому что длительное воздержание делало для вас желанной всякую особу женского пола... Я слишком горда, чтобы уступить такого рода желанию".
Между тем путешествие в Савойю стало наконец возможным. Неповторимой госпоже Бальзак удалось получить у славной госпожи Делануа долгосрочную ссуду в размере десяти тысяч франков. Это позволяло ублаготворить наиболее настойчивых кредиторов и уплатить за место в дилижансе.
Госпожа Делануа - Бальзаку, 27 июля 1832 года:
"Я люблю ваш талант, да и вас самого, и не хочу, чтобы на пути вашего таланта возникали преграды, а вам приходилось страдать, в то время как в моих силах сделать так, чтобы этого не было. На помощь мне пришел счастливый случай: мне возвратили крупную сумму денег, которые я еще не поместила в бумаги. Пусть деньги эти пойдут на уплату ваших долгов и дадут вам возможность совершить путешествие, как вам того хотелось; мне оно представляется вполне своевременным".
Таким образом, две пожилые дамы любезно вступили в сговор, чтобы толкнуть Оноре в объятия Анриетты де Кастри. Из Ангулема он послал ей отрывок из "Луи Ламбера" - любовное письмо к Полине де Вильнуа.
"Все соединилось, чтобы вызвать во мне страстные желания, чтобы побудить меня просить о первых милостях, в которых женщина всегда отказывает, несомненно, лишь для того, чтобы заставить возлюбленного похитить их у нее. Но нет, ты драгоценная душа моей жизни, ты никогда не будешь знать заранее, сколько ты можешь дать моей любви, и все же будешь давать, быть может не желая этого! Ты правдива, поэтому слушайся только своего сердца... Ты почувствовала эту небесную поэзию, ты, объединявшая столько разнообразных чувств, и так часто обращала взоры к небу, чтобы мне не отвечать! Ты, гордая и смеющаяся, скромная и деспотичная, целиком отдающаяся душой, мыслью, но ускользающая от самой робкой ласки".
Так было в прошлом, когда она нежно противилась его страстным порывам, но он был уверен, что в Эксе все будет по-другому и его ждет счастье. Перед самым отъездом обнаружилось, что ему не хватает наличных денег. Он взял в долг у майора Карро сто пятьдесят франков; в письме он просил госпожу Бальзак уплатить за него этот долг и прислать ему в Лион еще триста франков. В Ангулеме он написал новеллы "Гренадьера" (за одну ночь!) и "Покинутая женщина". Его гений по-прежнему напоминал уверенное и мощное течение реки.
Мы уже говорили, что начиная с 1830 года Бальзак в промежутке между двумя большими и серьезными
Почему он с таким упорством продолжает сочинять эти стилизованные рассказы, требовавшие огромного труда? Отчасти потому, что отец воспитал в нем восхищение гением Рабле и Бальзак сам ощущал себя пантагрюэлистом. Но главным образом потому, что ему хотелось выразить протест против бесчеловечной печали романтизма, "слова нелепого", и воскресить галльскую живость и веселость, которая не помешала появлению ни "Мыслей" Паскаля, ни "Духа законов" Монтескье. "Смех необходим Франции, - писал Бальзак 20 февраля 1830 года в статье, опубликованной в "Моде", - и публика жаждет выйти из катакомб, куда ее уводят, нагромождая один труп на другой, художники, поэты и прозаики. Я полагаю свой гражданский долг в том, чтобы воспротивиться этому "тартюфству". Более того, речь шла о гражданском долге француза, не приемлющего британское cant [пустословие (англ.)] и немецкую тягу к фантастическому.
Могут возразить, что сам Бальзак отдал богатую дань кладбищенской теме и что его любовные романы в общем не оскорбляли стыдливости. Но он хочет быть человеком разносторонним и по примеру Рабле отвести место плоти, воскресить великую литературу XVI века, "блиставшую талантами, не скованную никакими условностями и отличающуюся богатым языком, ибо в те времена все слова считались пристойными". Когда Оноре было двадцать лет, госпожа Бальзак сетовала на то, что Рабле и Стерн будто бы приносят ему вред. Сам он, напротив, полагает, что, сделавшись Рабле XIX столетия, он только упрочит свою славу. Тем не менее Бальзак считал, что его пантагрюэлизм не должен оказывать влияния на создаваемые им романы. "Сто озорных рассказов" - это дань моему преклонению перед Рабле". Приап имеет право на памятник, но Бальзак прячет этот монумент в глубине сада.
Он заимствовал сюжеты для своих рассказов из произведений старинных писателей; но пересказывает он их на свой лад, кроме того, в них то и дело встречаются описания утонченных любовных утех, что было совершенно чуждо Рабле.
"Тысячи разных повадок в любовных делах, сладостная канитель, милые шуточки, прибауточки, расспросы, допросы, колдовство первых ласк - тонкие охапки хвороста, которые подбрасывают в огонь, дабы он сильнее разгорелся, охватывая благоуханные ветки, подобранные прутик за прутиком в вертограде любви, - пустячки, безделки, милый лепет, нежности и веселые забавы, лакомства, которые с такой жадностью съедают вдвоем, облизываясь по-кошачьи от удовольствия, - словом, всякие затеи и ухищрения, которые распутники знают, а влюбленные изобретают и которые для дам дороже спасения души, ибо в природе женщины так много кошачьего [Бальзак, "Озорные рассказы"].
Тут сквозь словесную оболочку Рабле проступает изощренный любовник Лоры де Берни. Что думала Dilecta о первом десятке "Озорных рассказов"? Мы не знаем; но Зюльма Карро (и это весьма удивительно) писала, что они "необычайно остроумны и переживут все". Что касается герцога Фиц-Джеймса, человека просвещенного и эпикурейца, то его похвалам не было конца. Предвещая Бальзаку "яростные нападки со стороны ханжей и академиков", этот вельможа от души забавлялся "Озорными рассказами".
Жорж Санд принадлежала к числу тех женщин, которые враждебно встретили это произведение Бальзака. "Когда он захотел против моего желания прочесть мне отрывки, - вспоминает она в "Истории своей жизни", - я чуть было не швырнула книгу ему в лицо. Помнится, я назвала его толстым бесстыдником, он ответил, что я ханжа, вышел и крикнул уже с лестницы: "Вы просто дура!" Тем не менее мы остались лучшими друзьями, ибо Бальзак действительно простодушен и добр". Зато в салоне Дельфины де Жирарден просто смаковали эти пряные лакомства.