Прометей, или Жизнь Бальзака
Шрифт:
Посвятив себя описанию чувств вымышленных персонажей, вы поневоле пренебрегаете не менее ценным сокровищем - собственными чувствами. Вот почему я остерегусь прибавить к бремени, и без того слишком тяжкому, те требования, о которых говорю; я не хочу и никогда не хотела той нежной дружбы, какую вы предлагаете женщинам... Я притязаю на чувства более возвышенные. Да, Оноре, вы должны уважать меня в такой степени, чтобы, так сказать, держать в резерве; и если какая-либо несбывшаяся надежда омрачит вашу радость, если разочарование ранит ваше сердце, тогда вы призовете меня и увидите, что я достойным образом отвечу на ваш зов".
Славный доктор Наккар время от времени дает Оноре в долг без отдачи четыреста или пятьсот франков и при этом пишет ему: "Продолжайте свой путь к величию - во славу родины и на радость друзьям". К
Олимпия Пелисье - Бальзаку, 2 января 1832 года:
"Могу ли я рассчитывать на вас в следующий понедельник, 9 января? У меня будет обедать Россини. Не правда ли, приятно начать год в таком обществе? Вот почему я особенно надеюсь на ваше любезное согласие. После отдыха вы, верно, будете в ударе".
А вот еще одно письмо, присланное ему несколько месяцев спустя.
Дельфина де Жирарден - Бальзаку, 9 мая 1832 года:
"Мы вас целый век не видели. Приходите к нам завтра вечером, расскажете, что у вас новенького. Вас будет ждать страстный поклонник последней вашей книги и добрые друзья, которые не могут простить, что вы их забываете... До завтра, хорошо?"
Без сомнения, за кулисами этой бесподобной жизни таилась тревога из-за неоплаченных счетов, страх перед судебными приставами, бедствующие родные, но чем больше у человека забот, тем больше он хочет забыться. В глубине души этот уже известный писатель все еще оставался неунывающим мальчишкой. Он наслаждался внешними признаками триумфа, этим пиршеством ума и чувств. Он так жаждал славы, что теперь упивался своим успехом; бедность была для него столь мучительна, что он просто смаковал роскошь, пусть даже приобретенную в долг. Бальзак играл сейчас новую роль - роль триумфатора. А когда дела его начинали идти из рук вон плохо, он покидал сцену и вручал бразды правления матери; охая и жалуясь, она все же проявляла самоотверженность и наводила кое-какой порядок в доме сына. Для самого же Оноре наступала пора затворничества: он находил приют либо в Булоньере у госпожи де Берни, либо в Саше у Жана де Маргонна, либо в Ангулеме у Зюльмы Карро - здесь он чувствовал себя в безопасности от кредиторов и писал Для вечности.
Бальзаку, этому раблезианцу, была несвойственна показная добродетель, но он считал, что писатель, насколько это возможно, должен соблюдать целомудрие. Человек, избегающий плотских наслаждений, сохраняет силы, мысли его становятся более возвышенными. Тем не менее у него по-прежнему были две любовницы. Лора де Берни все еще для него Dilecta: эта незаменимая помощница при чтении корректур, как всегда, была ласковой и любящей. Герцогиня д'Абрантес дорожила им потому, что он помогал ей в литературных занятиях, и потому, что он развлекал ее. Кроме того, Бальзак получал множество писем от незнакомых читательниц его романов. В октябре 1831 года пришло очередное письмо; оно было подписано вымышленным английским именем и поразило его. Письмо было адресовано: Париж, господину Бальзаку. Почта каким-то чудом разыскала Бальзака сперва на улице Кассини, а затем в Саше. Таинственная корреспондентка упрекала писателя за цинизм "Физиологии брака" и за его несправедливые суждения о женщинах. В ответном письме Бальзак благодарил ее; он говорил: "Ваши укоры косвенно льстят мне, ибо они свидетельствуют о сильном впечатлении, произведенном моими книгами".
"Для женщины, уже изведавшей жизненные бури, смысл моей книги в том, что вину за все прегрешения, совершенные женами, я полностью возлагаю на их мужей. Это безоговорочное отпущение грехов. Не думайте, что ваше письмо, где так много трогательных жалоб, естественных для женского сердца, оставляет меня равнодушным; симпатия, возникшая в душе читательницы, живущей так далеко от меня, - истинное сокровище, все мое богатство, она дарует мне самые чистые радости".
Тронутая столь щедрым посланием (четыре страницы большого формата, написанные таким занятым человеком, - немалая честь!), корреспондентка открыла
Вскоре маркиза де Кастри упала с лошади и серьезно повредила себе позвоночник, она на всю жизнь осталась почти калекой. В 1829 году ее возлюбленный, Виктор фон Меттерних, умер от чахотки. Разбитая телом и душою, осуждаемая светом, который не желал простить ей скандальной связи, Анриетта жила то в замке Лормуа у своего отца герцога де Майе, то в замке Кевийон у своего дяди герцога Фиц-Джеймса. Фиц-Джеймс, знатный вельможа, состоявший в родстве с династией Стюартов (в Англии частица "Фиц" указывает на то, что ее обладатель - незаконнорожденный потомок члена королевского дома), встречал Бальзака у Олимпии Пелисье. Так что маркиза знала, какому человеку она адресует свое послание.
Во втором письме она пригласила Бальзака нанести ей визит. Он выразил глубокую признательность за этот знак доверия.
Бальзак - маркизе де Кастри, 28 февраля 1832 года:
"В жизни редко встречаешь благородное сердце и подлинную дружбу; я же в особенности не избалован искренним отношением людей, на поддержку которых мог бы опереться, и принимаю ваше великодушное предложение, хотя боюсь, что много потеряю в ваших глазах при личном знакомстве. Не будь я по горло занят срочной работой, я поспешил бы выразить вам свое глубочайшее уважение с той сердечной откровенностью, какая вам так дорога; однако, хотя я давно уже веду упорную борьбу против невзгод, которыми порядочный человек может только гордиться, мне надо сделать еще немного усилий, и лишь тогда я завоюю право на несколько свободных часов, когда не буду чувствовать себя ни литератором, ни художником, а смогу быть самим собою; эти-то часы, если позволите, я хочу посвятить вам".
Вожделенный час наступил, и Бальзак был просто потрясен встречей. В пору своего злополучного замужества маркиза де Кастри была так свежа, так хороша собой, ее рыжие волосы так оттеняли белоснежный лоб, что, "когда эта двадцатилетняя красавица в ярко-красном платье, открывавшем плечи, достойные кисти Тициана, переступала порог гостиной, она буквально затмевала сияние многочисленных свечей", - вспоминает Филарет Шаль. В 1832 году маркизе, по ее словам, было тридцать пять лет, после злосчастного падения с лошади она с трудом передвигалась, но все еще сохраняла красоту и очарование. А потом, как приятно было въехать во двор великолепного особняка на улице Гренель-Сен-Жермен, восседая с хлыстом в руке в новом кабриолете, на запятках которого пристроился грум в яркой ливрее! Тем не менее после первого визита Бальзак как будто бы пошел на попятный: "Как ни сладостно сочувствие женщины, оно ранит еще больше, чем насмешка; когда порыв души и воображение сливаются воедино, это может далеко завести. А так мне удастся сохранить о вас воспоминание, исполненное чарующей прелести".
Было ли это тонко обдуманным кокетством писателя? Так или иначе, но он опять появился у своей новой приятельницы и преподнес ей несколько рукописей: "Мировая сделка" ("Полковник Шабер"), "Поручение" и "Свидание".
Бальзак - маркизе де Кастри, между мартом и маем 1832 года:
"Но довольно о моих литературных делах. Теперь, пожалуйста, позвольте выразить вам свою признательность, глубокую признательность за те часы, которые вы мне посвятили. Они навсегда запечатлелись в моей памяти, как дотоле незнакомые стихи, как мечты, что рождаются в минуты небесного блаженства или те минуты, когда слушаешь прекрасную музыку. Я бы сказал вам, что начинаю страшиться столь сладостных и пленительных мгновений, если бы вы, как мне кажется, не стали выше таких банальных комплиментов; вам нельзя льстить, а нужно говорить только правду, это и будет свидетельство самого почтительного уважения".