Прометей, или Жизнь Бальзака
Шрифт:
Госпожа Бальзак до такой степени обескуражена тем, что творится в доме ее сумасбродного сына, что Лора Сюрвиль вынуждена вмешаться, она просит Оноре поберечь мать. Бальзак, добрый по натуре, растроган до слез, во всяком случае на то время, пока пишет письмо.
Бальзак - Лоре Сюрвиль, 20 июля 1832 года:
"Бедная матушка! Поверь, у меня просто сердце кровью обливается, как подумаю, что она болеет и страждет. Это-то и придает мне мужество, заставляет работать с адским упорством... Беда только, что она наделена не меньшим воображением, чем я: минутами она видит только нужду и трудности, а минутами - только триумф. Ну да я ей все прощаю и люблю ее больше, чем когда бы то ни было. Передай ей это, милая Лора; вот я пишу тебе эти строки, а на глаза у меня навертываются слезы".
В оправдание Бальзаку можно сказать, что именно в Саше он написал "Биографические заметки о Луи Ламбере" - произведение, которое, как он надеялся, позволит ему сравняться с Гете и Байроном, создателями "Фауста" и "Манфреда". "Луи
"Ветхий и Новый завет попали в руки мальчика, когда ему было всего пять лет; и эти две книги, в которых заключено столько книг, определили его судьбу... С этого времени чтение для Луи стало чем-то вроде жажды, которую ничто не могло утолить". Луи испытывает непреодолимую склонность к мистическим книгам. "Наш дух - бездна, и ему нравится погружаться в бездну". У Ламбера есть тайна, это - ясновидение, способность необычайно ярко представлять себе то, о чем он читает, или то, о чем ему рассказывают, он великолепно знает людей и события, которых в жизни не видал и свидетелем которых не был. Читая рассказ о битве при Аустерлице, Луи Ламбер слышит грохот орудий, крики сражающихся, храп испуганных лошадей, он вдыхает запах пороха; перед ним проходят картины, подобные видениям Апокалипсиса. Целиком погружаясь в чтение, Ламбер забывает о внешнем мире. Но при желании он может также порою сосредоточивать все свои силы на избранной им цели, и тогда он становится несокрушим. Если он хотел живо представить себе, что испытывает человек, когда в тело его вонзается лезвие перочинного ножа, то ощущал жгучую боль. "Мысль, причиняющая физические страдания... Каково! Что ты об этом скажешь?"
Философские взгляды Луи Ламбера - это взгляды самого Бальзака; он разделял эзотерическую доктрину каббалистов, воскрешенную Сен-Мартеном и Сведенборгом и обосновывавшую оккультные науки. Бальзак, как и Сведенборг, полагает, что в каждом человеке живут два существа: человек внешний, подчиняющийся законам природы, и человек, внутренний, наделенный жизненной силой, она до сих пор еще недоступна науке, но природа ее та же, что у силы материальной. Существуют избранные натуры (таков, например, Луи Ламбер), у которых человек внутренний может как бы отделяться от человека внешнего. Этим объясняются видение на расстоянии, необыкновенная прозорливость "ясновидящих", героическая стойкость мучеников, которые во время пыток пребывают в ином мире.
Идеи, желания - все это эманации внутреннего человека, который как бы испускает вибрацию: колебания могут быть более и менее сильными - в зависимости от человека. Именно это Ламбер именует "материальностью мысли": это объясняет, почему идея или желание могут разрушать тело. Здесь мы вновь встречаемся с темой "Шагреневой кожи". Луи Ламбер, ребенок, наделенный даром ясновидения, принадлежит к той разновидности людей (к ней принадлежал и сам Бальзак), которые находятся в интуитивном контакте со всей Вселенной; ему кажется, что он на пороге проникновения в тайну мироздания. Однако слишком богатая внутренняя жизнь убивает в Ламбере внешнего человека; жизнь в Париже, "в этой пучине эгоизма" ранит его сердце; он предпочитает мысль действию, идею - делу. Он мог бы стать человеком могущественным, но ему недостает сосредоточенности и упорства, которые необходимы всякому, кто хочет добиться успеха; и он будет раздавлен. Луи Ламбер из-за своей чрезмерной гениальности обречен на безумие, его не может спасти даже любовь красивой и самоотверженной женщины, Полины Саломон де Вильнуа, в жилах которой течет и еврейская кровь; "в двадцать пять лет он чувствует себя столетним старцем" и умирает совсем молодым в объятиях своей подруги.
Бальзак искренне считал "Луи Ламбера" своим шедевром. В этот роман он вложил все, чему научился у мистиков, магов, философов, ученых. Несколько раз он переделывал книгу, прибавлял социальные и философские рассуждения, пытаясь объяснить различные этапы сотворения мира все большим проникновением мысли в сферу материального. Нечеловеческий гений, которым писатель наделял Луи Ламбера, был сродни его собственному гению. "Однако Бог может создать все, за исключением другого бога; гений может все воссоздать, за исключением гения". Бальзаку так и не удалось вдохнуть жизнь в Луи Ламбера. Госпожа де Берни, которой он послал первый вариант этого произведения, посвященного ей ("Et nunc et semper dilectae dicatum") ["И ныне и присно возлюбленной моей посвящается" (лат.)], с тревогой читала рукопись: "Боюсь, что ты взялся за дело, которое невозможно осуществить". Никакие читатели, думала она, не потерпят, чтобы автор утверждал, будто он постиг тайны Вселенной. Как бы ни был велик
"Посоветуйся с госпожой Карро", - писала Dilecta, доверявшая только этой женщине, которая была искренним другом Бальзака (есть что-то возвышенное в том, что обе эти выдающиеся женщины, не знакомые между собой, вместе ревниво оберегали своего поэта). Ангулем расположен всего в шестидесяти лье от Саше. Бальзаку очень хотелось поехать туда, поскольку за отсутствием денег он не мог отправиться в Экс-ле-Бэн, "что сильно огорчает госпожу де Кастри, весьма ко мне расположенную, - писал он своей сестре Лоре.
– А ведь я нашел бы там еще одну госпожу де Берни, но только молодую, у которой больше возможности мне помочь". Зюльма звала его, Бальзак по-прежнему дорожил ее дружбой, но боялся, что будет уж слишком унылым гостем: "Я невольник пера и чернил, настоящий торговец идеями". Пребывание в Саше уже начинало тяготить его, и он предпочел бы Ангулем, который понравился ему еще в первый его приезд в декабре 1831 года. Скромный дом Карро при пороховом заводе скорее походил на ферму, чем на усадьбу, но Зюльма, умная и всегда серьезная, составляла очарование этого уединенного жилища.
Бальзак - Зюльме Карро, 10 июля 1832 года:
"Меня очень стесняют установленные в замке порядки. Тут всегда гости; надо одеваться и выходить к столу в определенные часы; этим провинциалам показалось бы весьма странным, что человек готов отказаться от обеда, только бы не прерывать работу. Они мне уже до смерти надоели с их колоколом, сзывающим к трапезе".
Среди окружавших Бальзака людей не было ни одного, кто мог бы его понять. Представьте себе госпожу де Маргонн, читающую "Луи Ламбера"! Итак, жребий брошен - он поедет к Карро; пусть только Зюльма встретит его в Ангулеме, куда прибывает дилижанс. Ему было так же трудно проделать те несколько километров, что отделяют город от порохового завода, как совершить путешествие в Китай: он все еще оставался ребенком, нуждавшимся в материнской заботе.
В этот раз во время пребывания в доме Карро Бальзак написал одну из самых прекрасных своих новелл - "Покинутая женщина". Всегда рискованно доискиваться источников произведения, ибо таинственные законы творчества соединяют факты действительности и искусство автора; но в данном случае нетрудно различить элементы, из которых возник этот сплав. Новелла посвящена герцогине д'Абрантес, которая в своих "Мемуарах о Реставрации" рассказала похожую историю, случившуюся на самом деле; ее участники были известны, Как и в новелле Бальзака, мужчина, решив жениться, оставляет свою возлюбленную, но не может забыть ее; когда она наотрез отказывается принять его, несчастный накладывает на себя руки. Все подробности настолько совпадают, что сомневаться в источнике произведения не приходится. Бальзак был многим обязан удивительной памяти Лоры д'Абрантес. Кроме того, будучи в свое время в Байе, он много слышал о другой "покинутой женщине", госпоже д'Отфей, особе "столь же тонкого ума, как самая изысканная парижская дама". Что касается настроения, которым окрашен рассказ, то Бальзаку были очень хорошо знакомы чувства еще одной оставленной женщины - Лоры де Берни.
Оноре никогда окончательно не покидал госпожу де Берни. Однако он все еще вынашивал два проекта, которые должны были отодвинуть на задний план его несравненную подругу: поехать в Экс к маркизе де Кастри или жениться на баронессе Дербрук. Жажда упрочить свое положение толкала его к богатой вдовушке. Но он понимал, что монотонность супружеской жизни повредит ему писателю, черпавшему материал в житейских невзгодах и тревогах. Думая о поездке в Экс, Бальзак терзался различными сомнениями: он боялся огорчить госпожу де Берни, страшился потерять любовь, которой она так щедро одаривала его, и в то же время с волнением предвкушал радости, которые, быть может, дарует ему госпожа де Кастри. Когда Бальзак описывал начало любовной связи между Кларой де Босеан и Гастоном де Нюэйлем, не обращался ли он в простоте душевной к своим собственным воспоминаниям о Вильпаризи? Там некогда Оноре, как и Гастон, увидел раненную в самое сердце женщину, "окруженную, словно мученическим ореолом, скандальным воспоминанием о былой страсти" (роман с корсиканцем Кампи), живущую, как затворница, в деревенском уединении. Там он писал ей страстные письма, черновики которых сохранял. Они-то и вдохновляли его. Почему бы и нет? Абрантес, Берни, Отфей - разве не имел он права воспользоваться этими печальными тенями, сплавить их воедино, чтобы создать волнующий образ своей героини? Кто бы вспомнил о них много лет спустя, если бы Бальзак не наделил их горестями Клару де Босеан и не вложил бы в ее уста их признания?