Пронзающие небо
Шрифт:
— Сынок… — в голосе был и упрёк, но и любовь великая. — Ты же знаешь: только лишь для того, чтобы тебя уберечь, пожертвовал я своим сердцем. Вспомни — ещё месяц назад я был силён, но, чтобы твою злобу остановить делился кусочками своего сердца с медальоном ненавистным… — тут старец схватился за сердце, застонал мучительно. — Не изгоняй меня, помоги. Если ты справишься сейчас — это придаст тебе сил; от доброго поступка душа твоя растает и сможешь ты дойти до чертогов Снежной Колдуньи…
— Довольно, не слушай его — только
— Ещё раз говорю — иди отсюда, старик! Никто не заставлял тебя идти с нами в дорогу, сам напросился — ну а теперь — поплатишься сполна…
— Сыночек! Не о себе ведь плачу — о тебе!.. Ведь губишь сердце своё… Ведь ничто уже не поможет, если прогонишь. Я чувствую — сердце останавливается. Ты один во мраке останешься, ведь она не поможет тебе… Сыночек, в Мёртвом мире ты один на один…
— Довольно! — гневном в звериной своей страсти голосом вскрикнула девица, и вновь обвила жаркими своими руками расплывчатую фигуру. — А ну-ка, спой ему те строки, которые…
— Ах, строки! — расплывчатая фигура схватилась за голову. — …Ведь, чтобы пройти сюда я должен был сложить строки! А я прошёл просто так!.. Ах, строки-строки…
— Что ты такое удивительное говоришь? — изумилась девица. — Ну, хочешь, я сама скажу ему стишок:
— Изыди, старик окаянный,Ты только мешаться привык;И право — мне странно,Что ты ещё прахом не сник!..— …А теперь — гони его! Ну же! Я приказываю тебе!.. Ну же!.. Докажи мне свою любовь! Докажи!..
И тогда расплывчатый контур надвинулся на старичка, схватил его за руку, и сильными рывками поволок его к выходу:
— Говорил же — не ходи со мною! А теперь — иди прочь, и чтобы я тебя больше не видел!..
— А-а-а! — страшно вскрикнул, схватившись за сердце старичок. — Сынок — на веки свою душу во мрак погружаешь!..
— Прочь!!! — уже с яростью вскрикнул контур и вытолкнул старичка в то марево, которое клубилось возле двери.
— Вот теперь ты мне доказал свою любовь! — усмехнулась девица. — Ну, иди же ко мне!..
Только теперь Алёша очнулся, и хотел он бросится, вступиться за старичка, но в последнее мгновенье замер, онемел от ужаса — фигура девицы преображалась, разрасталась, разрывалась, била снопами призрачных снежинок. Вот разразилась диким хохотом. Преобразилась в Снежною колдунью. Она леденисто хохотала, и можно было разобрать слова:
— Ну теперь ты навеки в моём царствии!..
И вдруг она сложилась в ледяную стрелу, которая метнулась, впилась в контур — ничего не осталось от Снежной колдуньи, и контур больше не был расплывчатым — это был человек невыразительной внешности, наголову выше Алёши. Это был тот самый, который сидел возле входа сюда, и возле входов в мириады таких же помещений. Одет он был в хаотичную одежку. Вот он вскинул руки и забасил:
— Перешёл! Перешёл! Вырос я! Вырос! Ха-ха-ха!..
Алёша в ужасе, жаждя как то вразумить его, бросился к вопящему, но тут от дверей отделилось ещё несколько фигур — эти же самые, невыразительные — они басили совершенно одинаковыми голосами:
— Вот он! Хватайте его!..
Они бросились на Алёшу — он хотел увернуться, но вот цепкие, и такие жёсткие, словно каменные руки вцепились в него, сдавили.
Алёша закричал отчаянно, и тут же победно засмеялся — среди этого множества рук была одна нежная, тёплая. Ручка Оли уже уносила его из этого ада…
…Он сжимал эту знакомую ручку и нежно целовал ее…
Тишина — блаженная тишина разлилась в воздухе…
За Олиной спиной, за окном мягко переливался золотисто-серебристый солнечный зимний день — после бури наступила оттепель: капали с крыши блестящие живые слезы подтаявшего снега и доносились голоса резвящихся в теплых лучах пташек…
В дверь негромко постучали и раздался голос Соловья:
— Эй, давайте-ка вниз, а то Ярослав, вместе с Жаром давно уже по улице бегает…
Быстро собравшись они спустились в залу, в которой никого, кроме сидящего на своем высоком стуле Соловья, не было.
Ребята умылись у рукомойника и сели за стол, где дымилась приправленная вареньем манная каша.
— Ну что ж, — сказал Соловей, глядя на ребят, — Рассказывайте. Ведь вы вчера рассказали лишь часть своей истории.
И вот Алеша начал свою историю. И хотя говорил он быстро, иногда даже скороговоркой — когда он закончил, каша в его тарелке совсем остыла и даже покрылась холодной коркой.
Воцарилось молчание, Алеша поднял глаза и встретил внимательный, жгучий взгляд широко распахнутых глаз Соловья. Разбойник протянул руку и сказал с необычайным волненьем в голосе:
— Ведь никогда еще Соловей не ошибался! Я привык доверять сердцу, вот и сейчас доверюсь ему. Ведь ни слова лжи ты не сказал, а одну только чистую правду! Снаряжу я вам коня доброго, да сани, да велю нагрузить их доверху едой всякой, да еще денег вам в дорогу дам. Так то.
Алеша вскочил и поклонился Соловью:
— Спасибо вам, спасибо!..
Тут дверь в избу распахнулась и на пороге предстал бородатый мужик метра в два ростом, прямо с порога он закричал:
— Соловей! Лука к нам пожаловал! Целый воз добра привез!..
На улице было по зимнему тепло, снег подтаял и разбойничьи детишки сооружали теперь снежную крепость. Неподалеку от большого дома стоял большой воз запряженный в ряд четырьмя лошадьми, подле воза деловито переговаривались и перебирали какие-то кульки разбойники. Сам купец Лука сидел на возу и сжимал вожжи.