Пронзающие небо
Шрифт:
Алеша остановился: где-то он уже видел этого купца, точно видел. Вот крикнул ему Соловей:
— Здорово, Лука! Мы тебя не жали! Ты ж на прошлой недели у нас был!
— Нужда припекла, — ответил Лука и теперь Алеша вспомнил.
Конечно же! Их выводили тогда из тюрьмы и этот Лука сидел перед писцом и говорил тому что-то! Алеша не мог ошибиться — тот же профиль, нос картошкой, большая лысина, и редкие седые волосы пробивающиеся на затылке! Но что же значило это неужели… неужели он связан был как то с воеводой?!
Голос Соловья прозвучал насторожено:
— Нужда! Ну ты насмешил меня Лука! Что б у тебя была нужда! Да с теми богатствами которыми
— Ограбили, ограбили, — быстро зачастил Лука, не глядя Соловью в глаза, зато Алеше в глаза бросилось, как нервно сжались на поводьях руки купца. Соловей же нахмурил брови:
— Темнишь ты что-то, ох вижу темнишь! Да и боишься к тому же! А раз боишься значит есть чего боятся, так что давай выкладывай и не смей ничего таить.
Купец разволновался еще больше, нижняя губа его заметно задрожала:
— Вот мне страх и засел от тех разбойничков, что ограбили меня… Вот до сих пор в себя не могу прийти.
— Да какие такие разбойнички? — зычно вопрошал Соловей и надвинулся на Луку — тот весь сжался и съежился и от страха ничего уже толком не мог выговорить. — Все разбойнички какие есть в окрестных землях, все по тайным тропам к нам бегут! Кто же тебя ограбил? Не люблю я, когда от меня что-то скрывают и ненавижу когда мне лгут. С такими лжецами у меня разговор короток, — он положил руку на рукоятку ножа. — Но сегодня я добр, я прощаю тебя, Лука, несмотря на то, что ты мне сейчас лгал! Никому это так не сходило, но тебе сойдет. Их вот благодари! — он указал на Алешу и Ольгу которые с интересом взирали на эту сцену.
Лука взглянул на Алёшу и Олю, и аж передёрнулся весь. И это не ускользнуло от зорких очей Соловья:
— Что такое — никак уже встречался с ними, а?
Губы купца задрожали, на лбу выступила испарина — он со слёзной мольбой глядел на Алёшу и Олю и с трудом выдавливал не своим голосом:
— Нет, нет — что вы… В первый раз вижу… Ну, а может и видел где, только не заметил…
— Ну а вы встречались с ним? — спросил Соловей у ребят — однако ж к ним и не повернулся, пристально вглядывался в посеревший лик Луки.
Первым порывом Алёши было изоблечить купца во лжи, однако — как взглянул на этот сведённый уродливой гримасой ужаса лик, так стало ему купца жалко, решил, что разные могут быть причины того, что он говорит неправду, потому пробормотал:
— Нет — никогда прежде не видел…
Видно, Соловей ожидал иного ответа — нахмурился, помрачнел, обратился к Луке:
— Ты поедешь сейчас, или останешься с нами на ночь пировать?
— Останусь. — проговорил Лука.
— Оставайся, оставайся, у нас гости редко бывают и мы каждому гостю рады коль он с миром пришел!..
Когда они отошли, Соловей проговорил, угрюмо поглядывая на своих гостей:
— Вот старый пень! Ведь скрывает от меня что-то, но хорошо что он на пир сегодня остался — я его там так напою, что он все мне выложит! Ну хватит про это, пойдемте, покажу я вам наш городок, яблоню чудесную, Свистом посаженную посмотрите, да на стены наши взберетесь…
Был Лука самым зажиточным, (после воеводы, конечно) человеком в городе. Торговля с разбойниками приносила ему большую прибыль и не ему только, но и Илье.
Да — воевода знал о связи купца с разбойниками и был этому только рад! (Потому так и ужасался накануне, что Свист, в припадке гнева своего, может выкрикнуть истину — хотя, с другой стороны — кто бы поверил разбойнику?).
Знал воевода, и где находится разбойничий городок и давно бы мог пойти на него с дружиной да только гораздо выгоднее было ему оставлять все как было. С купца он брал половину его дохода и полнил свои хоромы вещами большая часть из которых была грабленая.
Он знал имена двух предводителей разбойников: Соловья и Свиста, однако ж и не подозревал, что всё это началось с того дивного летнего денька, когда он, вместе со свитой приехал свататься в одну деревню (а красавицу Матрёну он приметил ещё прежде, когда она с родными приезжала гостинцы покупать на базар Дубградский) — не ведал он, что человек от которого, через которого приходит к нему столько грабленого добра — злейший его враг. Однако был договор, что ни один из пойманных разбойников (что случалось крайне редко), не будет доставлен на государев суд в Белый град; и потому, когда случайно был пойман Свист (а пойман он был под руководством неподкупного Добрентия) — воевода всполошился, и поспешил направить к разбойникам своего человека — предупредить в какой час Свиста повезут по тракту — к слову сказать, «посвящённых» было всего десять человек, и в их число не входил никто из домашних, так как Илья берёг от всяких волнений, и вообще — почти ничего не рассказывал о своей службе.
Да — был воевода жаден до денег, и часто забывал о данной государю присягу, но в то же время несказанно любил жену свою Матрену. Трое детей было у них — в них Илья души не чаял, играл с ними, на санях катал.
Любил он детский смех, и когда слушал его — блаженная улыбка разливалась по его лицу и он говорил: "Вот сама весна смеется!"…
…Вскоре после того, как растворилась в снежной круговерти повозка, увозящая Алёшу, Олю и прочих — из тех же тюремных ворот вылетела иная, украшенная древесной, золочённой вязью повозка, в которой сидел, задумчивый, усталый, после такого неожиданно напряжённо дня Илья-воевода.…
Ну, вот и ворота родного терема — пришлось долго стучать, кричать, прежде чем открыли. Навстречу, сквозь грохот и вихри, с рёвом кинулся пёс-громила, но узнав хозяина, присмирел, приветливо виляя хвостом, проводил до порога, после чего отправился в пристройку. Вот обитые обледенелой позолотой дверные створки — они распахнулись прямо перед Ильей, а за ними — Матрёна — заплаканная, жаром дышащая — сразу бросилась к нему в объятия, и показалось, будто бурю отогнала (на самом то деле — слуги двери за его спиной закрыли).
Жена восклицала:
— …Вот вернулся ты, а всё равно, на сердце не спокойно — лютует сердце моё…
— Да что ты, нельзя же так без причины волноваться… — приговаривал Илья, уже снявши шубу, и, блистая дорогим своим нарядом, ведя супругу в глубины покоев.
Снаружи бушевала буря, а здесь мирно потрескивали мириады свечей, высвечивали в плавном своём колыхании роскошное, награбленное богатство. Илья пытался успокоить супругу, но не мог этого сделать, потому только, что испытывал то же казалось бы беспричинное волнение. Они прошли в большую залу, которая, несмотря на обилии предметов, пугала своей пустотой, и там уселись за громадным столом, который тоже был грабленым (богатый заморский купец вёз его разобранным государю в подарок) — на столе красовались уже остывшие яства, и Илья только отломил немного от индюшки, да запил чаркой доброго вина — больше ни есть, ни пить не хотелось — тревога усиливалась, даже и руки дрожали — Илья сжал кулаки, сморщился — вот спросил у супруги: