Пронзающие небо
Шрифт:
Надо ли говорить, что и Алёша и Оля были очень взволнованы этим рассказом! И дело не в том только, что впервые услышали, что вот, оказывается какой-то человек всё-таки дошёл до чертогов Снежной колдуньи. Нет — жалость, режущая жалость — жажда вернуть этого загадочного, несчастного человека, поговорить с ним — вот что в них этот рассказ побудил.
Соловей внимательно на них взглянул, и словно бы прочёл их мысли, вот проговорил:
— Ведь встреча то со Свистом была случайна, да? Ведь далеко не каждый день появляется он на базаре… Могли бы и не узнать его, идти сейчас куда-то
— Да… — молвил Алёша.
А потом Соловей, взял одной рукой Алешу, другой Олю и повел их к самому большому в этом поселении трехэтажному дому из которого слышался не утихающий возбужденный хор голосов..
Ярослав в это время пригоршнями набирал снег, и счищал последние тёмные пятна крови с шерсти Жара. Пёс же, вначале до предела напряжённый, готовый броситься на каждого, кто подойдёт к его хозяевам, за время рассказа Соловья пристально вглядывался в лик и его, предводителя разбойников, и в лица всех остальных, и возле костра сидящих, и по улицам городка ходящих, и вскоре совсем расслабился — просто понял, что люди они хорошие — быть может, и против закона они, быть может и смертоубийством закончится встреча любого из них с государевыми солдатами — но это всё по страшной необходимости, чтобы жизнь свою уберечь …
— Идём, идём, Жар! — кликнул Алёша, и вот пёс бросился за ним….
Вскочил и побежал также и Ярослав. Вот он слепил довольно-таки увесистый снежок, запустил — хотел попасть в Алёшу, однако ж от возбуждённого своего, не рассчитал, и попал в затылок Соловью.
Предводитель разбойников, с устрашающим (но конечно же притворным) рыком развернулся, чёрной горою бросился на мальчика, а тот не на шутку перепугался, бросился было бежать, и тут под дружный хохот разбойников (жизнь которых была слишком тяжела, чтобы долго горевать по гибели даже такого близкого человека как Свист) — мальчик оказался в воздухе, и вдруг — полетел — увидел стремительно несущуюся на него еловую ветвь, ухватился за неё, и… повис метрах в семи над сугробом. Разбойники хохотали, а Соловей сметал с затылка снег и тоже улыбался.
— Ну и силища у вас! — восторженно воскликнул Ярослав.
Ну а в следующее мгновенье руки мальчика соскользнули с обледенелой после бури ветви, и он полетел вниз, с головою погрузился в сугроб, и тут же вырвался из него уже весь белый, на снеговика похожий.
— Вот таков мой снежок! — улыбнулся Соловей.
И тут уж не только разбойники захохотали, но и Алёша и Оля улыбнулись — Оля впрочем тут же бросилась к Ярославу, и заботливо принялась его отряхать, приговаривая:
— Весь в снегу… бедненький… нельзя же так… Ну теперь надо в тепло поскорее… отогреться…
— Пойдёмте, пойдёмте в тепло! — приглашал их Соловей…
И вот Соловей уже распахнул перед ними дверь в трёхэтажное здание. Они вошли в зал, который занимал добрую половину всего этого строения. Освещали его факелы вставленные в выемки в стенах. За пятью длинными-предлинными столами протекал не то пир, не то ужин. Были и мужчины, и женщины, и дети. Алеша раньше представлял себя разбойников этакими огромными, залепленными грязью полулюдьми-полузверьми. Тут же сидели самые обычные люди: мужики да бабы, разве что у некоторых видны были прикрепленные к поясам кинжалы, да еще у некоторых лица были обезображены шрамами, а так, в основном, люди как люди…
При появлении Соловья разговоры смолкли и пировавшие шумно поднялись и склонили головы навстречу вошедшему, а Соловей склонил голову навстречу им — потом, как распрямился, пророкотал:
— Что ж, почтим память друга нашего, брата моего родимого, Свиста…
В ответ ему зазвучало разом голосов двадцать, а то и тридцать, из гула которых можно было разобрать, что и так уже поминают. Тогда Соловей кивнул, и, поманив за собою ребят, прошел во главу третьего стола и уселся там в кресло с высокой спинкой и витиеватыми ручками — пояснил происхождение этого своего "трона":
— Досталось нам от богатого купца из северной страны, он вез их в Белый град ко двору государя. Но теперь не государь а я на нем сижу. — усмехнулся Соловей и велел принести для Алеши и Ольги еще два стула.
Соловью поднесли большой кубок украшенный драгоценными камнями, разбойник разом осушил его и оглушительно (но всё же не так громко как Свист) свистнул:
— Молчите все! Позвольте рассказать вам об Свисте…
Наступила тишина, и в тишине этой Соловей поведал то, о чём рассказывал на улице — разве что, от того крепчайшего напитка, который ему ещё пару раз подливали в кубок, он заметно захмелел, и рассказывал хоть и с большим чувством, но более скомкано — его слушали, ему кивали, по щекам некоторых (особенно женщин), катились слёзы — но и вздохи и слёзы были пьяными, а потому, производи весьма неприятное впечатление.
На Алёшу стала наваливаться дремота, он клонился головой, и уж с горечью просил у Оли, чтобы подольше она его не будила, что в Мёртвом мире у него есть множество дел, но тут к ним подбежал высокий, необычайно тощий, перепачканный в грязи мальчишка, одного с Ярославом возраста, он представился Санькой и предложил Ярославу померится силами, на тот с восторгом согласился, однако же вмешался Соловей — сказал, что сейчас не время. Санька разочарованно вздохнул и отошел.
Соловей тем временем выпил еще один кубок и придвинув кресло к Алеше и Оле заговорил значительно тише нежели раньше:
— Ну а теперь и про меня выслушайте…
Работал я когда-то на мельнице — помогал отцу муку молоть. Была у меня любимая девушка… Как я любил ее, как горело мое сердце! Думал я, что так будет всегда. Но те счастливые времена ушли. Как то раз приехала к нам в деревню повозка, вся бархатом обшита — у нас такой отродясь не видали. А за повозкой на белых лошадях люди в дорогих кафтанах едут, в рога трубят. Вышел из кареты воевода Дубградский Илья. Кричит:
— Приехал я к вам свататься. Кого из красных девушек выберу, та и будет моею женою!
И выбрал мою Матрену. Взял ее за руку и вывел вперед.
Говорит:
— Мила ты мне. Будешь ли мне женою?
Она испугалась, потупилась. Тут я вперед вышел и говорю ему прямо:
— Не будет она тебе женою, ибо меня любит.
Воевода на меня гневно так очами зыркнул — ха! — меня так не проймешь, я ему прямо в глаза смотрю. Ну тогда этот Илья и говорит:
— Ты кто… крестьянин, мельник? А я воевода! И жить этой красавице в тереме, а не в твоей грязной дыре! Не гнуть вместе с тобою спину, ручки белые не марать, и ты не лезь!