Прообраз для героя
Шрифт:
Почему же, спрашивается, мы определили единственного и не шибко здорового ребенка на столь сложный факультет?
Да потому что он – сложный. Вынужденное существование в невразумительном нашем мире доказало мне непреложность истины: жизнь привечает борцов. Я имею в виду жизнь настоящую. По-другому - стоящую.
Не мне рассказывать, что будущее обычного человека не расстилается перед ним красной ковровой дорожкой.
Я вижу жизненный путь такого человека, скорее, чередой гор и пропастей.
А себя, тоже обычного, – бесконечно эту череду покоряющим. Я то
Я продвигаюсь вперед.
Состояние покоя наступает для меня исключительно во сне. Мой сон не щедр на сновидения, но когда они приходят, я вкушаю отдохновение. В них меня окружает чудесного вида ландшафт, я оказываюсь в тени густых зеленых крон, пронизанных тонкими лучами теплого солнца, среди опьяняюще пахучих цветов, на мягкой траве. Там я счастливо мечтаю под задушевное журчание протекающего вблизи ручейка и сладостные птичьи переливы.
Потом пробуждение и опять вперед: к вершине, к пропасти. За ними – к следующим. Назад не повернуть и на месте не удержаться – склон осыпается, канат трещит. Они – время. Которое течет вероломно, истекая без предупреждения.
Можно, конечно, не напрягаться и без особых хлопот просуществовать у горных подножий. Но того, кто не отыщет в себе мужества к преодолению, будущее ждать не станет. А настоящее подленько и как бы невзначай утащит на затерянный островок, с которого не уплыть, не улететь, и где всегда одно только прошлое.
Без борьбы, без попыток – разве это жизнь?! Нет, забвение. Результат бытия - ноль. Ноль – пустота.
Я не желал судьбе своего ребенка данного символа.
Моя собственная персона в последние годы также претерпела множество испытаний. Оговорюсь сразу, что себя она посвятила обороне государства, а конкретно - его оборонке.
Занятие это не из легких, поскольку требует самоотдачи полной. К примеру, многие годы кряду – да что уж скрывать, одиннадцать лет - я не мог позволить себе ни ежегодного месячного, ни – так же предусмотренного трудовым кодексом – полноценного еженедельного отдыха. Из недели в неделю во всей этой пухлой пачке годочков на мою беспросветную участь технаря выпадал лишь один выходной вместо положенных двух. А трудился я в каждые свои рабочие сутки часов по десять, уж не меньше.
Но однажды предпринятый мной стахановский темп негативно отразился на здоровье. Внезапно оно дало всесторонний сбой. Я как раз заканчивал сдачу крайне важного государственного заказа и затем решительно намеревался воспользоваться правом на ежегодный месяц заслуженного отпуска, когда у меня стала неметь ниже колена правая нога.
Не совру, если скажу, что она давала о себе знать уже издавна. В общей сложности, лет пять-семь как. Началось все с бедра. Глубоко внутри оно ни с того ни с сего затеяло покалывать. Однако изредка и не пугающе. От одного покалывания до другого я даже успевал забывать об этой новации в своем организме, отдаляющей меня от здоровых людей.
Как вдруг к покалываниям добавились неприятные ноющие ощущения.
Теперь я мог поклясться, что происходили те и другие от некоего постепенного, но необратимого сдавливания где-то внутри ноги. Разница меж ними заключалась в том, что изменения новые воздействовали на память с более сильным эффектом: уже ее не покидали.
Однако звала нескончаемая работа, необходимость систематического пополнения семейного бюджета, и на посещение врачей времени не выкраивалось. Да и как его было выкроить, если каждый не занятый работой промежуток жизни требовался мне для восстановления сил, и с этой целью я спал.
Спал я сладко!
***
Где-то за год до сдачи заказа и совпавшего с этим онемения ноги – ее периодически стали одолевать судороги. Правда, судороги случались не в бедре, с которого все началось, а в икре. Тем не менее, появившись, они наведывались ко мне значительно чаще, чем боль в бедре.
Я стойко терпел, исполняя задание Родины и миссию по содержанию семьи.
С конца ноября терпеть сделалось затруднительно, но я превозмогал боль и самого себя, нацелившись на апрель. В апреле наступал срок изготовления доверенного мне изделия, и тогда я мог позволить себе все что угодно: отпуск и врача!
Справляться помогал мой сладкий сон, но к нему присоединилась и сладкая вода, потребление которой день ото дня увеличивалось в геометрической прогрессии.
Меж тем, в январе, сын вторично провалил первую сессию первого курса, что здоровья мне явно не прибавило.
***
Апрель таки пришел. Многолетний заказ был сдан. Я получил отпускные. И как только - так сразу…
… нога знакомо онемела прямо у окошка кассы, едва в моих руках оказались отпускные, а следом я впервые перестал ее чувствовать совсем. На какой-то момент.
В тот момент от неожиданности подкосилась и нога левая. Чудом удержав ее в полусогнутом положении, а на ней - в таком же положении себя, старясь совладать с исторгнутым сердцем и резанувшим по сознанию адреналином, я как-то заторможено выпрямился, возвратившись к своему нормальному росту.
Тогда мне сделалось по-настоящему дурно: тело пробрал липучий пот, пространство поплыло, сердце в смятении заколотилось еще сильнее, извергая все новые и новые порции адреналина, а в голове заголосила паника: “Что со мной?! Неужели начало конца?!”
В ответ на ее возгласы я не взял себя в руки – не позволили фонтанирующие гормоны страха, а кроме того, слишком устал я за прошедшие годы.
Все стоял и стоял у кассового окошка, пребывая в состоянии какой-то полоумной прострации. От страха и непонимания происходящего не мог сообразить, что должен делать.
В себя меня возвратила судорога в икре. Она - родимая, спасительница! – придала ноге чувствительности, и я стронулся с места, чуть не плача от ощущения, что мой правый ботинок приобрел все необходимые признаки тисков.