Пропавшие без вести
Шрифт:
– А лет ему сколько?
– Двадцать семь.
«Когда рус успел? – удивился Ираклий. – Хотя… Бывший раб, расчищавший дорогу к княжьему престолу. Варвар…»
Если русу нужен хрисовул, пусть забирает, решил доместик. Это противоречит интересам Рима, но Ираклию плевать. Он доместик, а не логофет дрома, политика не его забота. Можно издать эдикт, отменяющий жалованную грамоту, или еще чего. В Константинополе правит Андроник, прожженный интриган, воевавший за трон с покойным Мануилом. Ему такие дела – тьфу! Не это сейчас главное. Рус прав: победа нужна – как басилевсу, так и доместику. Андронику – чтоб показать себя защитником Рима, Ираклию – для сохранения должности. В случае удачи Ираклия ждет небывалый триумф. А нет, так корабли наготове. Убежать успеет.
Ираклий знаком отпустил Алексия
Танкред привстал на стременах, окидывая взглядом поле. Греки решились на битву: подножие холма щетинилось копьями их войска. Ряды панцирной пехоты, турмы [39] катафрактов по краям. Древнее римское построение. Пехота принимает на себя главный удар, конница с флангов окружает противника; оказавшись в кольце, тот сдается или гибнет. Tertium non datur [40] . Глупцы! На дворе конец двенадцатого века. Канули в Лету легионы императоров и пешие когорты, составленные из бывших крестьян. На поле битвы вышла неудержимая рыцарская конница. Кичливые греки этого никак не поймут.
39
Подразделение конницы в Византии. Могло насчитывать до тысячи всадников.
40
Третьего не дано (лат).
Танкред поморщился. Куда с большим удовольствием он сидел бы сейчас за пиршественным столом. В Фессалониках они взяли богатую добычу: золото, серебро, ткани, вино, еда, женщины… Воины пировали и развлекались. Тащили из храмов драгоценную утварь, обдирали иконы и ломали богослужебные сосуды, танцевали и горланили, перепив выдержанных церковных вин. Танкред не мешал: зачем? Он и сам не отставал – пировал и улучшал местную породу. Вчера как раз притащили черноволосую красавицу. Та пряталась в подвале со дня падения города, но горбоносый Хильдебрандт сочную бабу и в пустыне отыщет. Нюхом, что ли, чует? Эту полапал, но не попортил – подарил сюзерену. Знал, что тот любит девственниц. Представ перед графом, гречанка упала на колени. Умоляла, целовала сапоги, причитая, что греки такие же христиане, как и они, а Господь запретил обижать братьев по вере… Дура! Это кого обижать нельзя? Схизматиков? Еретиков, отринувших догмы Святой католической церкви? Да и где тут обида, если бить он ее не собирался, а даже как бы наоборот?..
Мольба красавицы только распалила графа, он бросил ее на лавку и задрал подол. Как она кричала! Будто он режет ее по кускам. Дура! Разозлила так, что все удовольствие пропало. Пришлось отдать скандалистку страже. А что? Иисус заповедал делиться…
Танкред ухмыльнулся. Славно, что греческий патриарх рассорился с папой. Доброму католику и славному рыцарю есть, где развернуться, не опасаясь гнева церкви. Сейчас они вломят схизматикам и продолжат потрошить окрестности.
Он еще раз осмотрел строй противника. Господь и вправду лишил греков разума. Мало того, что встали древним строем, так еще оставили место для разгона. Удар конницы, и без того неудержимой, размечет их, как сухие листья. После чего лоскуты сопротивления окружат и вырежут. Затем подожгут лагерь, чтоб выжившие защитники сами прыгали на мечи. Шатер предводителя греков стоит посреди, его огонь не коснется (казна цела будет), зато остальные отведают горящих стрел, дыма и копоти. Иначе нельзя! Война без пожара, как колбаса без горчицы. По спине пробежал холодок ярости, раздулись ноздри, желая уловить запах паленой плоти. Граф подавил животное желание. Сдержался. Non nobis, Domine, sed nomini tuo da gloriam! [41]
41
Не нам, о Боже, но имени твоему во славу (лат.).
Он оглянулся. Ощетинившееся копьями войско ждало приказа. Танкред жестом подозвал оруженосца. Тот водрузил поверх кольчужного капюшона, укрывавшего
Танкред сжал бока коня сапогами. Следом двинулись другие всадники. Шаг, рысь… Громыхая железом, закованная в латы конница мчалась на врага. Змеев в небе она не заметила. Да и как разглядеть через узкие щелочки? Железный дождь, рухнувший с высоты, застал атакующих врасплох. Тяжелая стрела, угодив в шлем Танкреда, не пробила звонкую сталь, но сознание графу вышибла. Уронив копье, он выскользнул из седла – прямо под копыта скакавших следом коней. И уж те его затоптали.
К ночи Ираклий осушил два кувшина, после чего им овладела злость. Рус не только пренебрег его приглашением, но и вел себя вызывающе. Вздумал командовать его людьми, варвар! По карте показывал, куда полки выдвигать, где линию строить! Нашелся стратиг лесной – лучшего военачальника империи тактике учить! Доместик ему не половецкий хан. Сам определит, куда выводить войско. Не будь хам так нужен Константинополю, отведал бы палок за шатром… А так пришлось сдерживаться, политику блюсти. И пить!
Ничего. Завтра он поступит по-своему! Войско под удар франков не выставит, проведет линию обороны между холмов, где подъем начинается. Там земля потрескалась, камней много, кустарники колючие. Рыцарская конница здесь неизбежно завязнет, потеряет мощь и напор. Даст Бог, устоит пехота, а там с боков катафракты навалятся, лучники с холмов добавят, и побежит враг, стоптав свою же пехоту. Не может не побежать! Если смоки не подведут, то и вовсе можно уничтожить захватчиков.
План свой Ираклий держал в себе. Штаб византийцев был таким местом, где любая тайна просачивалась сквозь пальцы. Утром доместик сам всех расставит! Не раньше!
С этой думой грек повалился в ложе и забылся тяжелым сном. На рассвете слуга пытался растолкать хозяина, но тот лишь мычал и дико ругался. Слуга отступился. Ираклий очнулся поздно и поначалу не сообразил: что происходит? Отчего в лагере шум и крики? Когда наконец вспомнил и рванулся наружу, хвост последней турмы втягивался в ворота. Пока доместик, ругаясь, облачался в доспехи, пил традиционный кубок вина (как же без него с таким-то похмельем?) и садился на коня, войско вышло к намеченному месту и успело развернуться. Архонты скрупулезно исполнили вчерашний план. Подскакавшему Ираклию осталось смириться. Уводить армию поздно. Во-первых, его не поймут. Во-вторых, опасно. Пока выстроят походные колонны, пока тронутся, франки успеют напасть. Значит, паника! Бить врага на марше – одно удовольствие. Проигранное сражение в Константинополе ему простят, а вот разгром при отступлении… Оставалось уповать на Господа и на обещания руса.
Франки не заставили себя ждать. Ираклий, ежась – то ли от утренней свежести, то ли от волнения, наблюдал, как выстраиваются рыцари. Те действовали слаженно – не новички. Поглядывая на врага, архонты крутили головами, но обещанных смоков все не было. «Вдруг рус улетел? – с внезапно нахлынувшей паникой подумал доместик. – Вчера я разговаривал с ним грубо, мог обидеться. Хрисовул у него в руках, зачем сражаться? Нельзя было отдавать!»
Он глянул на войско греков. Позиция – хуже некуда. «Франки должны разогнаться!» – сказал рус. Зачем? Лучше встать ближе к холмам, еще лучше – на склоне или вершине. От конницы так отбиться легче. Только менять что-либо поздно. Из-за этого ошибка казалась Ираклию еще более явственной.
Когда стальная лава ринулась вниз, Ираклий окончательно убедился – рус соврал. Разгрома не миновать. Хитрый варвар предал их! Доместик подозвал личную стражу, собираясь отдать приказ пробиваться к кораблям, как вздох прокатился по войску. Воины дружно смотрели в небо. Ираклий задрал голову.
В небе крылом к крылу плыли смоки. Полет их был грозным и стремительным. Над строем греков стая развернулась и устремилась навстречу франкам. Ираклий заметил на боках змеев большие корзины и догадался, что сейчас произойдет. Он ожидал, что воины князя станут бросать стрелы руками, но дно корзин просто отворилось. В небе возникли и стали растекаться, летя вниз, облака железного града.