Пророчество

Пэррис С. Дж.

— Поговори со своим приятелем-писцом, — распорядилась она уже у двери. — Пусть не вздумает болтать.

— Я позабочусь об этом.

Она поглядела мне в глаза долгим взглядом сообщника, изобразила губами поцелуй и, приостановившись на пороге, глянула вправо и влево, проверяя, свободен ли путь. Ушла наконец-то, захлопнув дверь и оставив в комнате запах амбры. Я провел руками по лицу и уселся на кровать, чтобы собраться с мыслями. Даже французскому послу при английском дворе не требуются такие дипломатические ухищрения, как мне, чтобы лавировать между супругами Кастельно. А с Дюма и в самом деле надо поговорить. Что

он там бормотал про перстень Марии Стюарт?

Поговорить с Дюма в то утро не удалось. Кое-как перекусив, я прихватил с собой книгу и нырнул в коридор, ведущий к кабинету Кастельно, в надежде дождаться там писца, однако в то утро, видимо, работы и впрямь хватало: на протяжении двух часов я так и не увидел Леона, хотя Курсель дважды прошел мимо меня, направляясь в кабинет, и дважды окинул меня подозрительным взглядом, а во второй раз спросил, не темно ли тут и не удобнее ли читать в галерее? В третий раз выйдя из кабинета, он предложил прервать посла и доложить обо мне. Я поспешно отказался и вернулся к себе в комнату, чувствуя спиной взгляд сощуренных, чересчур проницательных глазок секретаря.

Я плюнул и решил перехватить Дюма в полдень, когда все соберутся за обедом. Голова все еще болела и кружилась, но рана быстро затягивалась. Заняться до полудня было нечем, и я решил поработать немного над своей книгой, но разум не желал сосредоточиться ни на чем, кроме незаконченного рассказа Дюма и обнаженных ключиц Мари де Кастельно. Так значит, перстень похитил Дюма, похитил из жадности; вероятно, перстень попался ему на глаза в одном из посланий шотландской королевы, что проходило через французское представительство. Писец прикарманил драгоценность и продал — кому? Либо таинственному поклоннику Сесилии Эш, либо тому, от кого этот поклонник-убийца получил перстень. Какая зацепка для следствия!

Черт бы побрал Мари, надо же ей было явиться так некстати! Хотя, проклиная ее, я посмеивался над нелепостью ситуации: снилось ли мне в мои монастырские годы, что когда-нибудь я стану проклинать красавицу, навязавшую мне свою любовь? Беспокоила меня также мысль, не отравит ли Мари жизнь писцу. Сам я не думал, чтобы Дюма стал болтать с прислугой, он был слишком труслив и боялся навлечь на себя хозяйский гнев. При виде Мари лицо его перекосил откровенный ужас, а она — она была в ярости, оттого что ничтожный писец знает про ее тайные забавы, и вряд ли я уговорю ее положиться на молчание Дюма. Всем известно, сколь часто слуги в таких случаях вымогают у хозяев деньги, и остается лишь надеяться, что дерзновенная женщина не предпочтет заранее отбить любые нападки со стороны писца, очернив его перед мужем. Отодвинув в сторону бумаги, я подпер голову рукой и тяжело задумался. Каприз Мари сделал уязвимым не только мое положение в посольстве, но и положение Дюма, главного моего источника информации.

Подобные мысли занимали меня до обеда, а за обедом я опять, уже с некоторой тревогой, не увидел писца. Трапеза была самая простая, вареная курятина с овощами, поскольку ужинать Кастельно с супругой собирались в усадьбе Арундел, у графа Арундела и Генри Говарда. Я не знал еще, возьмут ли меня с собой, хотя мне очень хотелось: когда еще будет случай повнимательнее присмотреться к Говарду и его племяннику. Но не мог же я просить посла о такой услуге в присутствии его жены и секретаря! Из болтовни Курселя я понял, что он-то поедет.

За

столом никто, кроме секретаря, почти не раскрывал рта, посол был мрачен и озабочен, он коротко отвечал Курселю или подтверждал свои распоряжения. Мари сидела по правую руку от супруга и из-под длинных ресниц наблюдала за мной столь пристально, что я уткнулся в тарелку, лишь бы не встречаться с ней глазами. Всякий раз, когда я решался поднять голову, я тут же натыкался на ее взгляд и на заговорщическую улыбку — последняя, как я заметил, не ускользнула от Курселя, но я сделал вид, будто не замечаю его недовольства.

По завершении трапезы Кастельно поманил меня к себе. Слуга как раз поднес ему миску с водой и льняное полотенце.

— Приходите ко мне в кабинет, Бруно, как вымоете руки. Хочу поговорить с вами. Наедине, — сказал он, кивнув в сторону Курселя.

Стул посла с грохотом проехал по полу, и Кастельно вышел из столовой, не попрощавшись с женой.

Когда я вслед за ним подошел к кабинету, дверь уже была закрыта. Я постучал и повернул ручку, услышав изнутри краткое: «Entrez! Войдите!» Посол уже сидел за столом, жестом велел мне прикрыть дверь и занять место напротив него. Перо он отложил и документ, над которым работал, перевернул чистой стороной вверх. За тем столом, где обычно сидел Дюма, никого не было, стул был небрежно отодвинут, как будто писец убежал второпях.

— Бруно. — Кастельно сложил перед собой руки на столе — жест утомленного человека, усталым было и его лицо, исхудавшее, бледное, с темными синяками под глазами. — Меня встревожило это нападение на вас.

— Честно говоря, я сам виноват. Постараюсь усвоить урок. — Я потрогал пальцем висок и усмехнулся в надежде отвлечь посла от этого разговора: вряд ли мне удалось бы не попасться на вранье, вздумай он расспросить о подробностях.

— Вы уверены, что это не было умышленным покушением? — Морщины еще глубже врезались в его лоб. — На нас? На посольство?

Я вздохнул с облегчением:

— Какие-то случайные люди, господин посол. Лондонские подмастерья, изрядно подвыпившие. Они не знали, кто я такой, просто увидели иностранца и решили поиздеваться над ним на потеху друг другу. Назвали меня сыном испанской шлюхи, — сымпровизировал я для пущей убедительности, — и мне бы смолчать, а я ответил оскорблением на оскорбление, вот они на меня и набросились.

Посол внимательно посмотрел на меня и покачал головой.

— Лондон! — пробормотал он, как будто все дело было в Лондоне. — Я поддаюсь панике, Бруно, мне чудятся враги даже там, где их нет. Страшусь, что приготовления к войне скоро сделаются явными. Пугаюсь, когда ни с того ни с сего на моих людей нападают. Где это случилось, Бруно?

— В таверне поблизости от Мортлейка. Я наведываюсь в библиотеку к доктору Ди. Он разрешает ученым пользоваться его книгами, а многие из них нигде больше не достать.

— Да-да. — От разговора о книгах он отмахнулся легким движением руки. — И все же пока вам лучше не ездить в Мортлейк, Бруно. Мне хватает забот и без тревог за вас.

— В таверны я больше ни ногой, уж это верно, — отвечал я, потирая щеку. — Англичане любят выпить и терпеть не могут иностранцев, с этим сталкиваешься в Лондоне на каждом шагу. А уж теперь, когда пошли разговоры про планеты, и пророчества, и скорый конец света, люди напуганы и со страху бросаются на чужаков.