Прорва
Шрифт:
— Там? Да. Там — Клеопатра. Царица Египта, за ночь обладания которой мужчины, не раздумывая, шли на смерть.
— Правда? — Горбачевская была неприятно удивлена. Она достала ручку, бумагу. Очки. — Как называется?
— Пушкин. «Египетские ночи». Еще можно прочесть Шекспира «Антоний и Клеопатра».
— Помедленнее.
— Шоу. Бернард. «Цезарь и Клеопатра».
— Бернард?
— «Д» на конце.
— Целых три!? — удивилась Горбачевская. Сложила листочек аккуратно. — Я завтра позвоню, принесут, — зевнула тяжело, потянулась на
— «Вот сейчас все брошу и пойду про нее писать», — Адвокат с ужасом чувствовал, что от ее «ты» у него на лице появляется выражение грязной похоти… и ничего не мог сделать со своим лицом. Горбачевская уловила выражение и улыбнулась понимающей улыбкой:
— За нас, — и подняла бокал. Адвокат поперхнулся и утер ладонью вылившийся на подбородок коньяк.
— Ты не москвич? — серьезно спросила Горбачевская.
— Нет. Нижний Тагил.
— Я сразу догадалась: когда ты волнуешься, окаешь. Я не люблю москвичей. Они какие-то… — подумала и нашла слово. — Воспитанные. Прямо всех бы вырезала.
Посмотрела на часы, на темноту за окном. Зевнула опять:
— Ну что? Ложимся?
— Запросто, — хихикнул Адвокат, покрываясь темным румянцем.
— Только потом уйдешь на кухню, — она зевнула еще слаще. — Я хочу отоспаться. Ваша идиотская тюрьма…
Адвокат, стараясь сделать пунцовое лицо — младенческим, раздевался.
— Наверное, любишь кого-нибудь? — спросила Горбачевская брезгливо. — А она — не дает, да?
— Ну ладно! — «прикрикнул» Адвокат.
— Ну-ка, ну-ка! — она вдруг привстала на диване. — Ну-ка, повернись!
Он повернулся.
— Ты такой прозрачный! — удивилась Горбачевская. — Как рыбка! Иди скорей!
— И я буду пятым? — спросил Адвокат.
— Седьмым, — помолчав, ответила Горбачевская.
Он не умер, ничего. Но, когда он уходил, тычась в темной прихожей и не решаясь зажечь свет, чтобы не разбудить Горбачевскую, которая тихонько похрапывала в спальне, его вдруг затрясло всего. Он долго и сосредоточенно надевал пальто, все время выдувая воздух изо рта и моргал, как будто вылез из воды или весь день читал при слабом свете.
— Такое ощущение, что я испугался, — сказал он, спускаясь с лестницы и держась за стенку руками, чтобы не упасть.
Он вышел на улицу — и рядом с его головой упал кирпич. Он сказал «А!» от неожиданности и пошел быстрее. Из подворотни выскочил вдруг человек с ножом, приставил нож к горлу Адвоката, тихо-тихо огляделся вокруг, сказал шепотом:
— Молчи, сука! — и убежал дальше, по своим делам.
Около парадного на него едва не наехала машина.
— Ой! — сказал шофер. — Уснул! Как вы? Извините, товарищ! Намотался, весь день за рулем. Весь день прибывают участники. Встречаем, встречаем! Я вас не напугал?
Адвокат собрал оставшиеся силы, красиво вошел в подъезд, поднялся к себе, опять вздрогнул: около квартиры Писателя сидел на корточках его Друг.
Адвокат поклонился, показал рукой на писательскую квартиру:
— Дома?
— Придет, — злобно ответил Друг. — Пальто-то у меня!
Адвокат поклонился, не поняв, что именно ему ответили, едва-едва открыл дверь своей квартиры и вошел.
Снял шарф, попытался повесить его на вешалку, увидел, как дрожит рука, опустил глаза вниз… и заплакал, присев у двери на корточках и закрыв шарфом голову: он забыл брюки у Горбачевской, а белье у него всегда было не очень свежим.
Писатель и Анна стояли недалеко от дома, откуда совсем недавно, утром, выпустили ее, надругавшись.
Анна смотрела на особняк. Писатель — на Анну.
— Аня, — сказал он тихо. — У вас нет словаря синонимов?
Она молча, тихо покачала головой.
— Мне нужен синоним слова «прорва», — сказал Писатель. — Знаете, есть такое русское выражение «в прорву»?
Она кивнула, стараясь не заплакать.
— Мне нужно придумать название для новой вещи, — говорил Писатель. — Но «прорва» — это не совсем ясно. Я уже искал. Бездна, пропасть, фук, пфук, белиберда, хуйня, черная дыра… это все не то. Неточно. Мне нужна «прорва», но такая, чтобы при переводе на любой другой язык — она читалась. И читалась очень точно. Как прорва.
— А про что? — спросила Анна.
— Про то, что на самом деле у нас, сейчас, в России, того самого главного, чего боятся все, — его нет. Оно — условное. Оно — не человек, не понятие. Оно просто — ничто. Но ничто, которое втягивает и уничтожает, пугает. Калечит. Как прорва. Низачем. По запаху. Просто так. Смотрите.
Он взял камень, не маленький, настоящий, — и со всего размаху швырнул его далеко за забор особняка.
Анна ахнула и вскочила на ноги. Плакат, стоящий у входа на страже, даже не заметил камня, пролетевшего мимо.
Камень скрылся за забором — и звука его падения слышно не было.
— Видите? — сказал Писатель. — Звука падения не слышно. Потому что там — прорва. Черная дыра, белиберда, я не знаю другого слова.
За забором послышалась суета, шаги, бег. Плакат встрепенулся и засвистел в свисток.
— Люди, да, есть, — говорил Писатель Анне, задыхаясь на бегу. — Они эту прорву охраняют…
— Быстрее!.. — Анна не бежала — скакала, как дикая лошадь, по булыжникам, сбивая каблуки и ища где-нибудь незаметного тупичка, чтобы спрятаться от свиста.
— Но на самом деле… — договаривал Писатель, когда они все-таки спрятались в уютной подворотне, — эти люди тоже… не знают, что там ничего нет! Потому что они… еще глупее вас…
Анна закрыла ему рот рукой, ожидая бега, шагов, топота. И не услышала ни бега, ни шагов, ни топота. Отняла руку и посмотрела на Писателя.
— Я же говорил, — сказал он. — Прорва.
Она успокоилась постепенно, улыбнулась и ласково погладила его по лицу:
— Если бы эта Адвокатская гадость не сказала, что я буду целовать вас в подворотне, я бы вас обязательно поцеловала.