Прорва
Шрифт:
— Ясно, — Василий отдал незажженную папиросу.
— Какой… Рабфак сошел с ума? — усатый устал переживать и засмеялся. — Слушайте, вы, как сошел с ума?!
— Тренер Бурдюк, — объяснил Василий, к удивлению мужа Анны, — за время работы с конем по кличке Рабфак выработал в нем инстинкт на оркестр. Как только начинает оркестр, Рабфак сбрасывает седока и становится неуправляемым. Вот заключение экспертов, — и выложил на стол бумажку.
Потрогали бумажку.
— Какое заключение, остались дни! — закричал двойник мужа
— Ты — знал? — растерянно спросил муж Анны у Василия.
Василий веско усмехнулся.
— А расстрела ты не хочешь в своей отставке?! — заорал на мужа Анны первый усатый.
— Спокойно, — оборвал Василий. — Время есть. Выход — тоже. Сорвать парад мы не имеем права, что бы ни случилось в семье любого из нас!.. Слушай меня. Бывший главнокомандующий выступал на Марсельезе.
— Марсельеза в яблоках! — заорал двойник.
— Но Марсельеза не боится оркестра, — сказал Василий.
Замолчали.
— Думаем! — сказал Василий.
Муж Анны напрягся и, кажется, понял…
— Со своей стороны, могу обещать молчание Адъютанта Главнокомандующего, который через два дня приедет с проверкой, — сказал Василий. — И какое бесстыдство: сваливать на носильщиков собственные оплошности, — и вышел.
Ему стало противно. У него было очень много дел в тот день. Он честно пытался заняться ими. Он осматривал машины, готовые к параду. Он выслушивал композитора-песенника, который напел ему будущий марш. Он заехал на репетицию оркестра, прошел за спиной огромного неподвижного хора. Ему сказали:
— Рояль оказался расстроенным!
— Что значит «оказался»? — спросил Василий устало.
— Через десять минут привезут новый, — доложили сзади.
— Сколько времени ждет хор? — спросил Василий.
— Семь часов… кажется.
Он оглядел вытянутые по струнке спины… и, к счастью, в ту же секунду в зал въехал рояль.
— На десять минут раньше! — доложили Василию.
— Господи, слава тебе, Господи! — тихо заговорил кто-то сзади…
Он заехал туда, куда не должен был заезжать. Ему открыли камеру, где сидел Гоша. Василий смотрел на Гошу долго, в приоткрытую дверь. Молчал.
— Здорово! — сказал Гоша, разозлившись.
— Поговори! — крикнул конвоир.
— Нищему пожар не страшен, — Гоша улыбнулся, и Василию показалось, что у Гоши сто зубов.
Василий приказал закрыть камеру, пошел на выход, а конвоир, радостный от того, что можно разговаривать, рассказал:
— Говорит: не надо суда. Говорит: расстреляйте так. Когда, говорит, меня расстреляют, она поймет, что она наделала! А у нее, говорят, от побоев глаз вытек! Животные!
— Прекратить, — сказал Василий. Ему стало мерзко.
— На воздух! — приказал он конвоиру.
Нет, на улице действительно лучше: определенно, радостно. Василий принял солнечный лучик на лицо и поехал к Балерине. Она удивилась:
— Василий! Ну кто же дарит искусственные цветы? Да еще и желтые!
— Да? Я подумал: будут стоять всегда.
— Искусственные цветы дарят покойникам. А желтый цвет — к измене. Какой вы смешной, — и она чуть-чуть, коротко погладила его по плечу. Он был грустен.
— У вас что-то случилось? — спросила она.
— Не у меня. У знакомых людей. Судьба других людей действует очень сильно. А что вы делаете, когда вам грустно?
— Я? — Она задумалась. — Я читаю.
— Читаете? Может быть… Знаете что, а напишите-ка мне список писателей, которых надо прочесть обя-за-тельно. Я так часто ловлю себя на необразованности.
— Давайте, — она оживилась, достала бумажку. — Я тоже вас иногда ловлю на необразованности… Извините, — оправдалась. — Это совсем не страшно. — Написала: — Пушкин. Лермонтов. Толстой. Чехов. Дюма. Пока хватит?
Он взял бумажку, прочел, вернул.
— Почему? — удивилась она.
— Я запомнил.
— Уже? — она засмеялась.
— А знаете, что делаю я, когда мне грустно? — спросил Василий загадочно. — У вас есть время?
— Два часа.
— Поехали!
Они сели в машину и поехали. На набережную. Туда, где начиналось строительство огромного, нового, небывалого дома.
— Смотрите! — сказал Василий, красиво поведя рукой. — Здесь будет дом! И дом будет первым домом будущего. Дом-счастье, дом-город! В нем будут библиотеки, детские сады, магазины, школа, кинотеатр, парк во дворе! Человек будет въезжать в квартиру, обставленную прекрасной современной мебелью! В этом доме будут жить прекрасные люди! Как жаль, что все делается медленно, как жаль, что так мало хорошего в нашей жизни! Но я — верю. Если бы не верил, я бы не жил. А вы?
Он вдохновился, машина поехала быстрее.
— И я, — ответила Надежда Павловна, едва удержав на голове белый прозрачный шарф.
Девушки в школьных формах помахали вслед машине и запели комсомольскую песню. Автомобиль разогнался вдруг и превратился в ракету. И, взмыв ввысь, сделал круг над Москвой.
— Хорошо? — крикнул Василий Надежде Павловне.
— «Налейте, налейте бокалы!..» — запела голосом Виолетты из «Травиаты» Надежда Павловна…
Потом они плавно ехали на теплоходе по Москве-реке, в ресторане, и Надежда Павловна рассказывала:
— Если бы вы знали, как хочется иметь дом! Свой, настоящий дом, где можно из спальни выбежать в ванную без халата… Простите. А дядя Коля, сосед из угловой? Запил, купил щенка. Щенка принесли две женщины… с Савеловского вокзала. Вы понимаете. Пили три дня, обокрали дядю Колю и ушли. Щенок обгадил ему постель, он выбросил щенка и заперся. Нет его и нет. Я хотела вызвать милицию: мало ли что? Сегодня утром выходит на кухню: ширинка расстегнута, как обычно, волосы дыбом, белый от ненависти, и говорит: «Я вам что: ОДНА должна готовить?!»