Прорыв
Шрифт:
Ковач опустил щиток шлема и воспользовался сонаром — по обеим сторонам шлема были укреплены ультразвуковые генераторы, а изображение образовывалось на внутренней поверхности щитка. Ковач забыл стереть с наружной поверхности останки халианина, но это никак не влияло на качество изображения.
Во время взрыва в каюте были обитатели.
Пять тел, все гуманоиды. Они все забились под кровать. Это, конечно, не спасло их, но, по крайней мере, их можно было до некоторой степени идентифицировать. Две молодые женщины и трое детей, один еще совсем младенец.
Оружие должно было уцелеть после взрыва — металл должен хорошо просматриваться на фоне обломков пластика и обгоревшей одежды. Но оружия не было.
— Ты, сукин сын, — тихо и удивленно спросил Ковач, не замечая того, что повторяет слова Бредли. — Зачем ты это сделал? Ты ведь знал… — Он так и не закончил вопроса, и дуло автомата как бы само собой повернулось к пленнику.
— А почему я должен был спасать наследника Кавир баб-Веллина? — выпалил пленник, брызжа кровью из рассеченной губы. — Кавир убил бы меня. Разве вы не понимаете? Только потому, что я стал Ривой через голову его отца, он убил бы меня!
Снова кто-то выстрелил в корпус. Но на этот раз противник либо использовал меньший калибр, либо, после напоминавшего крушение поезда взрыва гранаты, все казалось менее страшным. Сенкевич быстро скользнула в шлюз, дабы отразить возможную атаку.
— Сейчас я тебе… — сказал Бредли задыхающимся голосом и снял с пояса еще одну гранату.
Ковач вдруг ощутил абсолютное спокойствие, ему казалось, что он может сейчас видеть всю планету — как ночную, так и дневную ее стороны — слышать выстрелы и крики, видеть грязно-белые вспышки взрывов.
— Не надо, Топ, — сказал он.
Теперь Ковач мог видеть каждого из девяноста семи Охотников за головами и живых, и мертвых, хотя в пределах датчиков его шлема находились только Бредли и Сенкевич. Таща за собой Риву, он вернулся обратно в рубку, не обращая внимания на то, что пришлось пройти мимо шлюза, где его могла настичь пуля и на очередь, которую выпустила Сенкевич, когда оптический визор ее шлема обнаружил мишень.
— В чем дело, кэп? — спросил Бредли, который теперь выглядел скорее обеспокоенным, чем разъяренным.
Ковач впихнул пленника в кресло.
— Вези нас, — приказал он решительно. Потом добавил, — шлем. Показывай. Курс на цель. Снаружи, — и перед голографическими экранами корабля повисла светящаяся карта, колышущаяся вместе с движениями шлема, а следовательно, и вделанного в него миниатюрного проектора. На розовато-лиловом фоне выделялся пятиугольник зенитной батареи.
— Вези нас туда. Сядешь в самом центре, люком к тюрьме.
Руки Ривы проделали те же самые жесты, что и до этого, усиливая тягу во вспомогательных дюзах. Дрожание голографической карты стало заметней. Он ничего не ответил.
— Сэр, а разве… — начал сержант Бредли. Он был слишком хорошим солдатом и слишком хорошим другом, чтобы позволить дать волю своему гневу, когда видел, что его командир находится в столь непонятном настроении. — Разве наши ребята захватили-цель? Потому что иначе эти пусковые установки…
Он знал, что Ковач не получал никаких сообщений. Знал Бредли также и то, что 121 — я никоим образом не могла захватить укрепленную базу, потому что была рассеяна по квадрату во время аварийной выброски и осталась без плазменного оружия, способного разрушить бетонные стены.
Из-под корпуса корабля раздался сосущий звук, и, раскачавшись, корабль освободился. Все шесть стартовых индикаторов метнулись вверх. Неожиданно корабль сильно задрожал, экран прорезали голубые молнии, но потом все успокоилось.
Они начали набирать горизонтальную скорость. В открытом люке шлюза завыл ветер.
— Их компьютеры примут нас за своих, — сказал Ковач.
Его глаза были открыты, но смотрели в никуда. Левая рука лежала на плече пленника совсем по-дружески, но дуло автомата почти уперлось Риве прямо в ухо.
— Должен же существовать пароль, который не дает им уничтожать своих дружков, не так ли Рива, старина?
— Пароль есть, но они могли сменить его, — нервно пролаял пленник. Он догадывался об автомате и даже не обернулся. — Послушайте, я могу доставить вас в безопасное место, оттуда вы свяжетесь со своим командованием. Я — очень ценная добыча, гораздо более ценная, чем вы можете себе вообразить.
— Нет, мы должны вытащить оттуда всех, кто остался от штурмовой команды Джефферсониан, — спокойно сказал Ковач. Мы будем действовать быстро. Халианам будет не до электроники, если мы застанем их врасплох.
— Это сумасшествие! — взвизгнул пилот. — Они уничтожат нас всех! — На глазах у него выступили злые слезы, но корабль по-прежнему держал курс на цель, указанную Ковачом.
Через две, может быть, три минуты, они будут на месте. Не позже.
— Если мы не сможем сделать это, то не сможет никто, — сказал Ковач. — Иначе хорьки уничтожат их, всех до последнего.
Неожиданно в нескольких километрах позади корабля вспыхнуло ослепительное сияние. Оба десантника ухватились друг за друга, их пленник глубже нырнул в свою противоперегрузочную камеру.
Корабль швырнуло вниз. Давление в рубке подскочило — их настигла ударная волна.
Но корабль по-прежнему слушался управления.
Медленно и осторожно передвигаясь, Сенкевич приблизилась к Ковачу. На бедре ее болталась пустая труба плазменной пушки, следом тянулась по полу дымящаяся дорожка ионизированного металла.
— Я только подчиняюсь приказам. Ник, — сказала Сенкевич, назвав его по имени, чтобы подчеркнуть свою близость к командиру. — Но они попали в такое положение, потому что решили действовать по-своему. Они сами виноваты. Мне не понятно, почему кто-то другой должен гибнуть из-за каких-то анархистов с Джефферсона.