Прощание с Россией
Шрифт:
Изощрялись в ругани все, а больше всех вышколенный штабист Фисюк, который знал, что летело к нам звено "Дугласов", три машины, а одну сбили наши же летчики. По ошибке.
Сбросив с плеч очередную тяжелую ношу, от которой ломило позвоночник, я кинулся обратно к самолету.
В это время на снег спустился летчик Дугласа. Потянулся, разминаясь, и, не торопясь, утомленно, стащил с головы кожаный шлем. Лицо круглое, волосы кудрявятся.
Я оцепенел.
– Ребята!
– закричал вдруг диким голосом.
– Не материтесь: летчик баба!..
Спустя
И захохотала хриплым прокуренным голосом, полуобняла. А уж мне шептали со всех сторон, что это Валентина Гризодубова.
Старый друг - лучше новых двух - потянулась с того дня ниточка, а куда приведет, скажу в свое время...
Каждое утро нас подымали, как уже говорил, диким, полузвериным криком, но чтоб вот так - не помню. Я был в наряде, что ли, свалился поздно. Меня трясли, дергали сразу шесть рук. Пока продирал глаза и просыпался, уже сняли с нар и принялись натягивать на меня ватные штаны...
– Быстрее! Сгорел моторчик!.. В десять вылет. Да быстрее же, мать твою...
Уже находу, пританцовывая то на одной ноге, то на другой, сунул их в валенки и бросился к выходу.
Оказалось, штурман сжег электромоторчик, подгоняющий патронную ленту. Раскудахтались! Новая техника - новая морока... Штурман в комбинезоне и коричневом шлеме с шелковым подшлемником, высунулся из верхнего лючка, и меня как в грудь ударило чем...
Скнарев! Александр Ильич! Штрафник. Пятьдесят шесть суток в камере смертников отсидел, расстрела ждал за чужую вину, а тут, как на зло, техника ножку подставляет...
Я мчал к старту, как олень, перепрыгивая через ящики со снарядами и проваливаясь в воронки, занесенные поземкой. Техническая сумка из брезента колотилась о мою спину. Махнул рукой Скнареву, который по-прежнему выглядывал из штурманского лючка в тревоге. Мол, сейчас-сейчас. Не беспокойтесь, Александр Ильич!
Начальник штаба ВВС Северного Флота, хромой старик, генерал-майор Карпович (видел его как-то) разрешил штрафнику Скнареву на свой страх и риск вылететь с прославленным Шаталовым на "свободную охоту". Иван Як просил за него, да и без того было ясно, что нет на всем Северном Флоте лучшего навигатора, чем Скнарев.
Генерал Кидалинский не одобрял либерализма Карповича. Штафнику столько чести...
Не дай Бог, теперь из-за Скнарева задержится вылет. Пришьют саботаж. Всем!..
Вокруг дальнего бомбардировщика ИЛ-4Ф, машины самой для меня прекрасной, о трех ногах и двух моторах, заляпанной сверху грязновато-белой краской (камуфляж!) стояло, нервно переминаясь, почти все начальство Большого аэродрома. Желтолицый язвенник майор Фисюк, в черных очках "консервах", толпище незнакомых полковников с заспанными недобрыми лицами.
Я достал из своего необъятного кармана никелерованную отвертку, и, унимая тревогу, подумал с чувством собственного достоинства:
– Мечете икру, а дело ни с места. Ждете мастерового...
Майор Фисюк и полковники из штаба поочередно влезали на стремянку, просовывали головы в нижний люк, изредка переводя взгляд на часы.
Новый моторчик прилаживался успешно, и они удовлетворенно молчали. Но вот срывалась отвертка или падал на дно кабины или на снег шурупчик - и всех охватывала нервная дрожь. Полковники вновь взглядывали на циферблаты и хмурились.
Снизу за моей работой следили еще человек восемь, среди них Иван Як в своих рваных собачьих унтах, и я разволновался всерьез. Чаще срывалась отвертка, как на зло, не совмещались отверстия рамы и моторчика.
– Задержались на две минуты и сорок секунд!
– угрожающе произнес майор Фисюк. Моя отвертка тут же грохнулась о дно кабины.
Я схватил ее, пытаясь приноровиться и встать спиной к прожигавшим меня полковничьим взглядам.
– Какого лешего уставились на его руки?!
– пробасил снизу Иван Як, и сразу встали шурупы моторчика куда надо.
Я спрыгнул со стремянки, бросил на снег техническую сумку и козырнул начальнику штаба:
– Машина готова к полету!..
Иван Як взобрался по стремянке на крыло и буркнул в сторону начальника штаба:
– И чего, старина, икру метал? Белую булку, что ль, с утра не привезли?..
Полковники усмехнулись, майор, старый язвенник, пригрозил Иван Яку кулаком, но, все понимали, по-доброму.
Спустя две минуты от огромного самолета остался на земле только снежный вихрь.
Иван Як вернулся часа через три, к нему тут же помчалась, подскакивая на ледяных натеках, скорая помощь.
Боже, как несся я к самолету! Решил, Скнарева ранило или убило! Нет, скорая помощь увезла нижнего стрелка, рука которого безжизненно свисала с носилок.
Газик с рваным брезентовым верхом увез экипаж в подземную столовую перекусить, но тут же по тревоге доставил обратно. Штабной бежит с радиограммой из штаба флота: немедля вылететь на разведку. Скнарев, Иван Як и дядя Паша, рябой мордастый стрелок-радист, сверхсрочник, торопливо дожевали свои бутерброды, полезли, было, по стремянке вверх, да тут же спустились: нижнего стрелка-то нет. А нового не прислали.
Ищут замену, а запасной воздушный стрелок был в тот день посыльным в штабе, угнали его куда-то с бумагами.
Двадцать минут прошло, полчаса. Отошли к курилке, стоят рядышком. Скнарев и Иван Як плечами друг друга поддадут, греются.
В землянке они резко отличаются друг от друга. По одежде хотя бы. На Скнареве выгоревшая солдатская гимнастерка, обмотки. Иван Як со своим морским кителем, с орденским перезвоном, - барин. А тут оба в одинаковых зимних комбинезонах. У Скнарева - новенький. Карманы и на груди и на коленях. Скнаревский планшет с картами под целлулоидом на длинном брезентовом ремне.