Прощай, пасьянс
Шрифт:
— Да. Ты права. Когда приходят «гости», мне всегда вот так плохо, — донеслось с кровати. — Каждый месяц. Может быть, ты замечала, какая я бываю зеленая, когда прихожу к твоим воспитанницам. Как будто вот-вот рожу, — дерзко добавила лежащая.
И это верно, подумала Севастьяна. Такое случается. Впрочем, Мария тоже вполне могла произнести название «Париж» без запинки и заминки. Они с Лизой в том дивном городе провели полжизни.
— Бывает, — быстро согласилась Севастьяна. — Но после родов проходит.
В ответ обе сестры рассмеялись, но ничего не сказали.
— Так у нас с самого начала. У обеих. Каждые двадцать восемь дней, — уточнила та, что стояла у постели.
Севастьяна чувствовала, что теперь ее разбирает азарт. Никак не может она понять, кто из них кто.
— Мария, — попробовала она зайти с другого конца, — ты придешь сегодня учить моих девочек?
— Я сегодня не приду, Севастьяна, — ответили они хором и захохотали.
Севастьяна подхватила смех, не зная, как поступить иначе.
Сестра на кровати между тем порозовела, ее щеки, конечно, не повторяли пока что цвета французского коньяка, но возникший в глазах блеск уверял: на этот раз пронесло. Она стала еще больше похожа на сестру, которая стояла.
— Спасибо тебе, Севастьяна.
— Не за что. Ладно, пошла я. А когда Анна вернется?
— Когда захочет.
— Вот и Наталью отпустили… Ох, ну прямо хоть Федору весточку посылай.
— Жаловаться на нас хочешь? — хором спросили сестры.
— Да стоило бы.
— А как ты ему весть пошлешь?
— С почтовым голубем.
— Он есть?
— Найдем, когда надо будет. — Она подперла руками бока и оглядела сестер Добросельских. — Только не хочется ему душу бередить. У него долгий поход и трудный.
— Так не береди, — подала голос та, что лежала.
— Не стану. Но при одном условии.
— Говори, — попросила та, что стояла.
— Пока нет Анны, я буду к вам наведываться каждый день.
— Напугала! — Сестры захлопали в ладоши. — Да мы только рады будем!
— Что-то и мне нехорошо… — Рука стоявшей у кровати сестры метнулась к горлу.
Севастьяна засмеялась:
— Тоже хочешь глотнуть из фляжки, верно? Возьми. — Она снова вынула фляжку из сумочки на бедре.
— А не прислали ли тебе с коньячком свеженьких французских романов? — спросила сестра, которая уже расслабленно привалилась к стене.
— А как же! Вечером занесу. Неразрезанные. Да заприте дом на засов. Я постучу, вы услышите.
Когда сестры остались вдвоем, Мария посмотрела на Лизу и сказала:
— Кажется, пронесло. Когда ты произнесла «Париж», у меня едва ноги не подкосились.
— У меня самой всякая тошнота прошла, — поникла головой Лиза, осуждая себя за неосторожность.
— Но ты хорошо вывернулась, — похвалила Мария.
— Думаешь, она больше не сомневается, кто есть кто?
— Сомневается, — сказала Мария. — Потому что Севастьяна Буслаева всегда сомневается в других людях. Поэтому ее никогда никто не обманывает. Но, как мы с тобой решили, она нам не враг. Поэтому с ней мы будем состязаться любви к искусству. Верно?
— Согласна. Маскарад, да?
— Но только бы нам не переборщить. Помнишь, как говорила наша тетушка? Для чего на маскарад надевают личины? — спросила Мария.
— Чтобы под маской скорее найти того, кого ищешь, — ответила Лиза.
— Она была права. Потому что каждый человек все равно подбирает ту маску, которая подходит ему по сути, не отдавая себе в том отчета. Я замечала много раз.
— Как и тот, кто выбирает себе собаку, — неожиданно добавила Лиза.
— Ты про мопса нашего батюшки? — изумилась Мария. — Ты еще помнишь его?
— Да как же такое забыть? — Лиза засмеялась. — Если наш батюшка всю жизнь вгрызался в книги, то, мопсик делал то же самое, только в буквальном смысле. Ты ведь помнишь, после чего его отлучили от кабинета? — Взгляд Лизы стал мягким, каким он становился всегда, стоило ей вспомнить об отце.
— Да уж, конечно. Мопсик совершил почти непоправимый грех, — добавила Мария.
— Только обложку удалось выправить после его зубов. Она у старинного Евангелия оказалась из очень крепкого дерева и потому не по зубам. Бархат немного подпортил, и все. Зато внутри… Он ведь сам даже клипсы отстегнул, чтобы раскрыть!
— Но как мудр был наш отец, верно? Он сказал, что образованные люди, а это все Добросельские, помнят наизусть строки, которые съел его любимый мопсик. Поэтому не стоит его предавать совсем уж суровой опале… А знаешь, я так волновалась, когда к нам пришел Федор и уставился на этот фолиант. Я думала, а вдруг он захочет открыть его?
Лиза засмеялась:
— Отец держит его на виду, потому что считает его все равно полным святости. Если помнишь наизусть все тексты, а он их помнит…
— По-моему, наш отец помнит абсолютно все, что читает, — перебила ее Мария…
— Верно, — согласилась Лиза. — Так если помнишь все тексты, говорил он, то при одном взгляде на фолиант они выстраиваются у тебя в голове. Но если бы Федор заглянул под бархатные корки, он бы испытал настоящее потрясение. Внутри-то почти ничего…
— Но потом я поняла, Лиза, почему он так пристально смотрел именно на эту книгу, — сказала Мария. — У его матери было в точности такое Евангелие, с гравюрами внутри. Между прочим, оно и сейчас лежит в той комнате, которая всегда была ее. Федор часто читает эту книгу. — Мария улыбнулась, а когда снова подняла глаза на Лизу, вдруг спросила: — Лиза, мне страшно тебя спросить, но… — Мария покраснела. — Но мне нужно это знать. Я не могу от этого отстраниться…