Проще убить, чем…

Режабек Александр

– Боже упаси! Я просто в своё время служил на военном аэродроме, на севере, а там все «грелись». Иначе нельзя. Оттуда и закалка.

Буря прошла стороной, миновав Игната, и оставшееся время они провели уже совершенно беспечно, чередуя танцы, выпивку и лёгкий флирт, правда, обоюдно и строго соблюдая определённые рамки. Так что, суммируя результат, можно было бы их встречу обозначить как «заявку на…». Впрочем, хитроумного татарина устраивал и такой исход. Он не торопился. Главное – занять плацдарм. А «Атлантический вал» падёт и так.

* * *

Но был человек, которому вся эта история категорически не нравилась. Вэвэ была в бешенстве. У неё вообще в последнее время почему-то испортились отношения с молодёжью. Конечно, не то чтобы совсем, но, по крайней мере, какая-то стена отчуждения возникла.

Валентина Викторовна уже смирилась, что её матримониальным планам в отношении Владика и Насти не суждено осуществиться. Но

по какому же поводу эта смазливая дурочка Кравчук вдруг начала проявлять интерес к невесть откуда свалившемуся «оборотню в погонах»? Вэвэ замечала всё и не купилась на демонстративное безразличие девушки к участившимся посещениям Назырова. Что бы там ни говорили, а женщина всегда чувствует другую женщину. Но поделать Вэвэ ничего не могла. Она могла быть только наблюдателем. И только однажды с непонятным ехидством заявила Скрепкину, что тот даже не понимает, какое сокровище может уплыть из его рук. Тот только отшутился и ответил, что Настя чересчур хороша для него, и он не хочет провести всю жизнь в дозоре, охраняя её от посягательств других мужчин.

А мента, похоже, такая перспектива не пугала. Его отношения с Настей потихонечку развивались, хотя ту и продолжала смущать возможность близких отношений с милиционером. Она вовсе не была недотрогой, и пугала её вовсе не сама близость, а факт связи с человеком, ежедневно копающимся в грязи человеческих отношений. Никакого романтического ореола, в отличие от многих других, вокруг его профессии не ощущала. Ей самой приходилось, так сказать, по долгу службы отмывать унитазы в общественном месте, но то была природная, естественная грязь. А вот как можно постоянно существовать в мире преступников, среди подобия людей, которые из корысти или по другой причине убивают друг друга, она не понимала. Ведь это куда более как отвратительно. И, морализируя, таким образом, сама с собой, она как-то не смущалась тем, что основной заработок получает не от уборки помещений, а как «мадам» в борделе геев. Впрочем, ни этих людей, ни уж тем более себя саму она порочными не считала. Как, кстати, не осуждала и женскую проституцию. Это просто сфера услуг, не хуже другой. Всё ведь происходит на добровольных началах.

Что же касается Скрепкина, то амурные дела Насти его волновали мало. Скорость, с которой та переключилась с, упокой господь его душу, Колибри на милиционера, только подтверждала его убеждение в том, что женщины в личных взаимоотношениях существа безответственные, и лишний раз доказывала, что ничего серьёзного между ней и Женькой быть не могло. К визитам же Игната он успел привыкнуть и постепенно понял, что между «я» Назырова как мента и «я» как человека зияет не то чтобы непреодолимая, но всё-таки значительная пропасть. Тот был образован и умён, и Владик даже не был уверен, что довольно стандартный набор книг библиотеки представляет для сыщика как для читателя большой интерес. Не похоже также было, что он приходил, чтобы что-нибудь вынюхать в связи с гибелью Колибри. И Скрепкин с затаённым удовлетворением сделал вывод: Игнатом руководит вполне объяснимый и простительный мужской интерес к Насте. Совершенно успокоившись, он даже мысленно пожелал ему удачи.

Конечно, чтобы завязать с ним дружбу, он и не думал, но при встрече они перестали ощетиниваться и, более того, начали проявлять нечто похожее на взаимную симпатию. Это было очень кстати, потому что в связи с открывшимися обстоятельствами Владику позарез понадобилась помощь сыщика. А как иначе он мог бы выяснить, кому принадлежит злополучное «ауди»? Сам обратиться к Назырову он не рискнул, это вызвало бы много ненужных вопросов, а вот попробовать действовать через Настю ему показалось не такой уж плохой идеей.

Владику не очень хотелось посвящать девушку в своё расследование и пришлось что-то наврать. А та, к счастью, не задавая лишних вопросов, согласилась оказать содействие. Правда, Скрепкин умолил её не действовать в лоб. В результате Настя с умильным личиком скормила Назырову историю про то, как машина её приятельницы была, какой ужас, внаглую задета какой-то «ауди», которая даже не удосужилась остановиться и хотя бы выяснить, не пострадал ли при этом человек. К чему были приложены выясненные Скрепкиным обрывочные сведения о машине. Игната ни история, ни то, что водитель не остановился, ничуть не удивили, и он с удовольствием согласился помочь. Даже при той скудной информации о номере довольно быстро сумел выяснить, что подобных серебристых «audi S8» в Москве не так уж много. К чему и прилагался список владельцев.

Их имена, фамилии и домашние адреса мало что говорили Скрепкину, поэтому, поколебавшись, он под тем же видом безвинно пострадавшего автомобилиста обратился в частное сыскное агентство и попросил собрать информацию о вышеупомянутых поклонниках немецкого концерна, надеясь таким образом выйти на своего выдуманного обидчика.

Детективу Барсукову вся история была до фени, но это была

работа, за которую платили деньги, и он взялся её выполнить, хотя и счёл своим долгом на всякий случай предупредить, что иногда благоразумнее не искать владельцев дорогих иномарок с целью предъявления им каких-либо претензий. Однако Скрепкин был непреклонен. В итоге это стоило ему немалых денег и заняло почти две недели времени. На самом деле частное агентство получило всю информацию практически в тот же день. Но какой дурак будет платить дорого за несколько часов работы на телефоне? И теперь список обогатился подробными, правда, вполне заурядными сведениями о находящихся на подозрении у Скрепкина персонах. Но и теперь его (списка) ценность не превысила бы стоимость листа туалетной бумаги, если бы не место работы одного из владельцев машин. Он оказался хозяином фирмы холодильных установок. И, по крайней мере, одного мужчину средних лет, работающего в этой сфере, Владик знал. Хотя до этого понятия не имел, какая у него фамилия и на какой машине он ездит. Оставалось только удостовериться, что не произошло ошибки, и Владик в том же агентстве попросил сделать фотографию интересующего его лица. Но Барсукова можно было заподозрить во многом, но только не в глупости. И одно дело было по телефону выяснять вполне доступную информацию, а другое рисковать засыпаться, фотографируя неизвестно кого. Он стал наводить дополнительные справки, или, пользуясь языком интернета, перешёл к расширенному поиску. А затем поблагодарил себя за проявленное благоразумие. Степан Андреевич Хвыля выглядел белым и пушистым только снаружи, а в своей другой, недоступной посторонним жизни, был человеком, которого меньше всего хотелось иметь в ряду недоброжелателей. Но его фотографию он всё-таки сделал. Это оказалось нетрудно. Объект демонстративно ездил без охраны. А затем детектив заломил за снимок немыслимую цену, мотивируя тем, что в придачу готов поделиться дополнительной информацией. Скрепкин тяжело вздохнул, но заплатил и, естественно, поинтересовался, какой такой информацией.

– А такой, молодой человек, – пересчитывая деньги, ответил Барсуков. – Просто плюньте на всё и считайте, что вам повезло. И машина сильно не пострадала, и вы, слава богу, целы и невредимы. Но если вы настолько глупы, что готовы обратиться к данному господину с претензиями, то для начала приведите в порядок все ваши земные дела. Хвыля, конечно, не людоед, и существует вероятность, что при условии хорошего расположения духа он вам даже заплатит, но я бы на вашем месте не стал на это особенно рассчитывать. В противном случае ваша квартира может сгореть, на вас упадёт кирпич или вы случайно утонете в собственной ванне.

– Так он что, криминальный авторитет? – искренне удивился Владик. Он знал, что далеко не все посетители «порта» чисты перед законом, но предположить подобное о Степане Андреевиче ему и в голову не приходило.

– Называйте это как хотите, – осторожно ответил Барсуков, – а я лишь прошу меня в дальнейшем по любым связанным с личностью Хвыли вопросам не беспокоить.

Но последнюю часть фразы детектива Скрепкин пропустил мимо ушей. У него в голове сложилась логичная картинка. Хвыля каким-то образом пронюхал о его связи с Колибри и стал того преследовать подарками или посулами, пытаясь соблазнить его. И когда тот не согласился изменить Владику, взял и зарезал. А чего ещё можно было ожидать от уголовника? Скрепкин представил себе драматическую картину, как довольно тщедушный Колибри гордо подставил свою грудь под нож, готовый умереть, но не предать свои чувства. Странно только, что дядя Муся видел, как Хвыля ушёл ещё до момента убийства. Но разве он всё время сторожил подъезд? А уголовник запросто мог вернуться в квартиру для последней разборки.

И всё-таки фотографию следовало бы дяде Мусе показать.

А Настя тем временем находилась в полном смятении чувств, но это не было связано с тем, что она не успела разобраться в своём отношении к Назырову. По-бабьи она давно поняла, что обманывает сама себя, когда пытается убедить, что мент ей совершенно не нужен. Её женское нутро говорило совсем другое. То, что она, кажется, нашла своего мужика. Пугало теперь не это. Пугала ситуация, складывающаяся вокруг ночной библиотеки. На «Жемчужный порт» начали надвигаться тучи в лице крутящегося, хотя и по другим причинам, но не в меру настойчивого и любопытного мента. Игнат уже один раз проявил инициативу и дождался Настю вечером, когда начинают подтягиваться «матросы» и «докеры», и подкатывают первые особенно нетерпеливые клиенты. И ему не стоило большого труда сообразить, что в вечерние часы библиотека – не самое подходящее место для сбора иномарок. Настя подозревала, что если бы он в результате своей любознательности что-то нарыл, то, даже допуская, что татарин и вправду её любит, его ментовская выучка могла взять верх, и он весь их «Жемчужный порт» хорошо бы подержал за одно место. И тогда прощайте, бабки, и, что не исключено, прощай, свобода. Что тогда скажут интеллигентные папа и мама?