Проще убить, чем…

Режабек Александр

И вдруг вспомнила про покойного супруга Дмитрия и его уикенды на даче. Ведь они такая же мразь, как и он. А она с мужем ещё и делила постель.

По-видимому, у заведующей подскочило давление, потому что лицо налилось кровью и стало цвета, предвещающего скорый апоплексический удар. А гнев Валентины Викторовны, душечки, женщины для мужчины, продолжал бушевать в её сердце. Ещё бы! Она ведь достаточно долго была одна, у неё не было мужчины, который обнял бы её, когда ей плохо, и не было мужчины, которого бы обняла она, когда плохо ему. Да что она… Ей-то уже за полтинник. А сколько по миру молодых, которые, подобно ей, мыкаются, не найдя своей половинки? А эти, с позволения сказать, мужчины, будь они неладны, тратят своё семя, из которого могла бы вырасти новая жизнь, друг на

друга. Тьфу.

И так Вэвэ стало обидно за себя и всех женщин на свете, что она схватила со стола нож, которым ещё четверть часа назад Колибри отрезал ей кусок шоколадного торта, и в сердцах ударила им юношу в грудь. Правда, у неё и в мыслях не было причинить ему серьёзный вред. Она хотела только сделать больно. Чтобы и он почувствовал, как больно ей самой. Вэвэ ведь знала, видела в книжках по анатомии, что стенка грудной клетки состоит из рёбер, грудины и толстого слоя мышц, и крепка до такой степени, что слабой женщине не пробить её.

Она не учла одного. Вэвэ уже несколько лет была в доме и за мужика, а с конца весны и до середины осени жила на даче, где ей волей-неволей приходилось возиться с огородом. Её загородный дом был старый, в который всё время по какой-то причине не могли провести водопровод и газ. И воду приходилось таскать в вёдрах из колонки, слава богу, хоть не так далеко, а для печки пилить и колоть дрова, потому что поощрять относительно лёгким заработком местных алкоголиков заведующая отказывалась принципиально. Так что рука была у Вэвэ ого-го, хотя она, вся такая книжная дама, об этом и не догадывалась. И поэтому нож, разорвав сопротивление кожи, мышц и фасций, вошёл, повинуясь игре случая, точнёхонько между рёбрами и прямиком в перикард, который мгновенно начал заполняться кровью, сжимающей в смертельных тисках сердце бедного Жени. Расширившиеся от внезапной боли и удивления глаза Колибри быстро потускнели, и он со стоном упал на пол.

Вэвэ не поняла, что натворила. Она глупо переводила глаза со своей руки на торчавший из груди нож, бессмысленно прислушиваясь к булькающим звукам, издаваемым умирающим Колибри, и со смешанным чувством любопытства и брезгливости наблюдала, как кровь, пульсируя, льётся из раны и пузырится изо рта. Потом пришло понимание, а за ним страх. И не просто страх, а настоящий ужас. Она бросилась было набирать номер «скорой», но остановилась. Вначале потому, что было занято, а потом по трезвому расчёту, внезапно осознав, что Евгению уже не поможешь, а садиться из-за него в тюрьму совсем не хочется. Да и кто вообще мог на неё подумать?

Вэвэ, стараясь не измазаться в крови, вытерла кухонным полотенцем ручку ножа, помыла и аккуратно поставила в сушку посуду, при этом доев зачем-то остаток торта. Дверь квартиры, слава богу, захлопывалась сама, поэтому, когда она из неё вышла, уже ничто не напоминало, что в ней до того кто-то был.

Консьержка сидела на месте и без особого интереса подняла голову, услышав шум спускающегося лифта. Это была та же перезрелая и безвкусно одетая мадам, посещавшая гадалку. И, судя по лицу, судьба не сулила ей в ближайшем будущем встречи ни с каким, пусть даже занюханным королём. Уж больно несчастный вид… Она даже не посмотрела в сторону консьержки, которая, впрочем, только пожала плечами. Не надо быть дурой и доверяться гаданию. И не придётся ходить с видом, как будто по ошибке выпила касторки, и она вот-вот начнёт действовать.

А потом завертелась вся эта кутерьма с убийством, и посещение Вэвэ напрочь вылетело у консьержки из головы. И вспомнила она про неё только во время визита Клёпы, который нагнал на неё такого страху. А стресс у некоторых, знаете ли, способствует обострению мыслительных способностей. И покойная Жанна Альбертовна неожиданно задала себе вопрос: а действительно ли та посетительница непричастна к убийству? Уж больно совпадало время её визита и гибели Колибри. Консьержка не думала, что Вэвэ может быть преступницей, она скорее подозревала её в том, что та была свидетельницей, скрывающей информацию. А на информацию всегда можно найти покупателя. Особенно в деле об убийстве. Взять хотя бы того неприятного молодого человека или же солидного господина, приходившего к Евгению. Или даже Скрепкина. У них у всех, как выяснилось, был свой интерес найти преступника.

И консьержка пошла к гадалке. Но не чтобы раскинуть карты. А так, по-свойски. Ведь, в конце концов, она первая встречала её клиентов и звонила предупредить, если посетитель казался ей подозрительным. Так почему бы той не рассказать поподробнее о её визитёрше?

А у гадалки было в тот день хорошее настроение. То ли чакры открылись. То ли душа ушла в астрал. Или вышла. И она доброжелательно приняла Жанну Альбертовну. Но удивила её сообщением, что та женщина была у неё совсем недолго и ушла недовольная, несмотря на вполне перспективный карточный расклад. Более того, гадалка безапелляционно заметила, что такой, как она, неверующей, вообще не стоило приходить и заставлять её, уважаемого специалиста, понапрасну трогать колоду. Это не могло не заинтересовать консьержку, у которой явно не складывались по времени быстрый уход посетительницы, названной гадалкой Валентиной Викторовной, с фактическим временем её ухода, которое она с точностью опытного караульного механически зафиксировала. Да и если вспомнить её спешку и всполошённый вид… Очень подозрительно. И натренированное годами безупречной службы собачье чутьё подсказало консьержке: эта женщина что-то знала. Но раскрывать причину интереса к посетительнице Жанна Альбертовна, конечно, не стала. Просто сказала гадалке, что та дама пообещала ей дать семена редкого персидского сорта цикламенов, да вот она, растеряха, где-то посеяла, но не семена, а номер её мобильника. И бывшая техник-чертёжник, будучи женщиной аккуратной, даже педантично аккуратной, покопавшись в бумажках, нашла и великодушно вручила Жанне Альбертовне телефон Валентины Викторовны.

* * *

Вэвэ, в принципе, недолюбливала мобильники. Никакого восторга идея, что с ней могут связаться в любое время и в любом месте, у неё не вызывала. Что она, брокер какой-нибудь? И ей надо знать в каждый конкретный момент, как колеблются котировки акций? Другое дело – старый телефонный аппарат с проводом. Он другой. Он дисциплинирует. И не убежишь от него с трубкой далеко. А если уж не отвечаешь, так тебя нет, и всё тут. Или причина какая-то уважительная. А то в метро и не проедешь спокойно. Сплошной концерт смешанной классическо-попсово-кошачьей музыки из звонков, и глупые лица пассажиров, шарящих по карманам или в сумках в поисках аппаратов. Да и говорят потом, никого не стесняясь, как будто закрыты, как в старые времена, в переговорной кабинке междугородного телеграфа. К своему мобильнику заведующая относилась как к вещи заморской, ей чужеродной, как к муррайе метельчатой среди крыжовника, постоянно забывала его подзаряжать и никогда не заглядывала в «память», чтобы узнать о пропущенных звонках. Поэтому дозвониться до неё оказалось сложнее, чем предполагала Жанна Альбертовна. Но, в конце концов, разговор состоялся.

– Я надеюсь, вы меня помните, – начала она, обрадованная тем, что, наконец, ей удалось поймать эту неуловимую Валентину Викторовну. – Я консьержка в доме, в который вы приходили к гадалке.

Вэвэ почувствовала тревогу. Эту немолодую и не очень симпатичную даму она, конечно, помнила. Особенно её подозрительный буравящий взгляд лагерного конвоира. Но какого чёрта ей от неё надо?

– Да, я вас помню. И что из этого? – не очень вежливо ответила она.

Жанна Альбертовна, бывшая учительница, очень болезненно реагировала на любой намёк на неуважение к её персоне. Потому что никакой её сегодняшний статус не давал никому права забывать, что у неё высшее образование, и она больше тридцати лет отдала школе.

– А то. Во время вашего визита произошло убийство молодого человека, – сказала, как отрубила, консьержка.

Она вначале хотела вести разговор иначе, помягче, ведь, в конце концов, собиралась только закинуть удочку, выяснить, а вдруг та что-то знает. Но если эта никчёмная «кошёлка» начала хамить, то пусть и получит по полной программе. И она продолжила:

– И меня несколько раз расспрашивали по поводу посторонних, заходивших в подъезд. А я, знаете ли, про вас поначалу и позабыла. Наверное, от шока. А потом вспомнила.