Прошлое не отпустит

Кобен Харлан

— Говорят, у вас случаются провалы в памяти? Это верно?

Рэй не удосужился ответить. Брум полез в карман и вытащил лист бумаги со словесным портретом Стюарта Грина, тот, где у него обрит череп и козлиная бородка.

— Взгляните, это не ваш обидчик?

При виде фоторобота налитые кровью глаза Рэя на лоб полезли. Выглядел он сейчас так, будто его снова трахнули по голове бейсбольной битой.

— Это еще кто такой?

— Так узнаете вы его или нет?

— Я… Нет. То есть… нет, это не тот, кто напал на меня.

— Так вы же утверждаете, что не видели его.

— Не пытайтесь поймать меня

на слове, Брум. Вы понимаете, что я имею в виду.

Брум поднял рисунок повыше и буквально ткнул им в нос Рэю:

— Повторяю вопрос: вы когда-нибудь видели этого типа?

— Нет.

— Так почему же у вас такой потрясенный вид?

— Не знаю. Кто это?

— Это вас не должно интересовать.

— Хватит болтать, Брум. Кто это?

— Подозреваемый. И вы либо знаете его, либо нет.

— Не знаю.

— Уверены?

— Да.

— Ладно. — Брум убрал рисунок, соображая, что могла означать столь необычная реакция Рэя. Видел он все-таки Стюарта Грина или нет? К этому можно будет вернуться позже. А сейчас следовало бы немного отклониться в сторону, попробовать вывести его из равновесия.

— Вернемся к началу. Итак, вы утверждаете, что каждый год восемнадцатого февраля ходите в парк, на то самое место, недалеко от развалин.

— Нет, этого я не утверждаю. Я сказал — как правило.

— Хорошо, хорошо, вычеркиваем те годы, когда вас здесь не было. А доказать можете?

— Доказать что? Что я приходил туда восемнадцатого февраля?

— Да.

— А зачем мне это доказывать?

— Ну хотя бы чтобы развлечь меня.

— Вы расследуете убийства и похищения людей. А я не в том настроении, чтобы вас развлекать.

— А кто хоть слово сказал об убийствах?

— Слушайте, — вздохнул Рэй, — у меня ощущение, что вы насмотрелись старых фильмов про лейтенанта Коломбо. Вы что же думаете, я не знаю, что Кэсси — или как там вы ее называете, Меган? — я не знаю, что она была у Гарри Саттона? И что он убит? Да об этом в газетах прочитать можно.

— Ну да, ну да, все верно. Ладно, с играми заканчиваем. Итак, можете вы доказать, что «как правило», — Брум пальцами изобразил кавычки, — ходили восемнадцатого февраля в парк и снимали там?

— Вообще-то говоря, да, могу, — подумав, ответил Рэй.

— Каким образом?

— Имеются фотографии. А на них — дата.

— А разве ее нельзя поставить задним числом? Или изменить?

— Честно говоря, не знаю. Пусть ваши эксперты посмотрят. Можно еще, наверное, проверить, какая в тот день была погода — дождь, снег? Но я все еще не могу понять, к чему все это? Какое значение имеет, когда именно я там был?

Ну, это как раз просто, подумал Брум, но ничего не сказал. Если Рэй Левин может доказать, что в парк ходит по определенным дням, именно восемнадцатого февраля — а не накануне Марди-Гра, — это подтвердит его рассказ. Конечно, Брум просмотрит все фотографии, проверит, когда еще Рэй бывал в парке. Но хотя бы появится, за что зацепиться.

Дело скоро будет раскрыто. Брум печенкой это чувствовал. После семнадцати лет неустанных и безуспешных поисков он вплотную приблизился к решению загадки. Странно как-то получается. Из года в год — хорошо, «как правило», — восемнадцатого февраля Рэй Левин направлялся в парк, чтобы поразмыслить над определенным событием. Тем временем в тот же самый день

он, Брум, направлялся к Саре Грин, чтобы поразмыслить над тем же событием. Разве что «поразмыслить» казалось не совсем верным словом. С первых же дней Брум как погрузился с головой в это дело, так и не откладывал его в сторону. Другие копы давно уже махнули рукой, решив, что Грин попросту сбежал с девчонкой-стриптизеркой, а он, Брум, с упорством, удивлявшим даже его самого, все копал и копал. Да, этому способствовало постепенно укреплявшееся знакомство с семьей Стюарта — Сарой, Сьюзи, Брендоном, — но уже с самого начала Брум увидел, что Сара вроде как занималась самообманом, и даже если бы ее возлюбленный муж благополучно вернулся, не стал бы их печальный, одинокий дом счастливее и радостнее.

По правде говоря, уже тогда Брум почувствовал, что за исчезновением Стюарта Грина скрывается нечто куда более серьезное, что-то страшное, ускользающее от понимания. Теперь он был в этом уверен.

— Что-нибудь еще, детектив?

Брум откинул крышку сотового. Голдберг должен был подтвердить получение ордера. Да и сам обыск хорошо бы провести до того, как Рэй Левин попадет домой и уничтожит какие-нибудь свидетельства.

— Снимок, что вы мне прислали, — он ведь не единственный, что вы в тот день сделали?

— Конечно, нет.

— А где остальные?

— Дома, на жестком диске, но я на всякий случай переправил их и на «облако».

— На «облако»?

— Это жаргон такой. Для лучшей сохранности. Эта штуковина формой своей немного напоминает солнечный диск. Представьте свою почту со всей корреспонденцией. Так вот, это нечто в том же роде. Доступ — с любого компьютера, надо только код знать.

— У меня есть ноутбук в машине, — сказал Брум. — Вы не против?

— Ну что вам еще?

— Право, так будет лучше. Машина совсем рядом, за углом.

Брум припарковался на Саут-Мичиган-авеню, недалеко от «Цезаря». Пока компьютер загружался, Рэй решил кое-что уточнить:

— Я послал вам последний снимок. Как только я сделал его, кто-то появился, и я почел за благо удалиться.

— Стало быть, это единственная фотография Карлтона Флинна?

— Да.

— А кто-нибудь еще на других фотографиях есть?

— Нет. Пока не появился Флинн, я там один был.

Компьютер ожил. Брум передал его Рэю. Солнце светило вовсю, лучи отражались на экране, так что им пришлось сесть в машину. Брум наблюдал за выходившими из казино людьми. Они всегда одинаково выглядят — идут, пошатываясь, глаза прикрывают ладонью, моргают.

— На обратном пути вы ни с кем в парке не сталкивались? — спросил Брум.

— Увы.

Рэй зашел на нужный сайт, ввел имя пользователя и пароль, открыл папки и передал ноутбук Бруму. Там было восемьдесят фотографий. Брум начал с последней, с той, что Рэй, не раскрывая своего имени, переслал ему. Ему сразу же бросилось в глаза вот что: пейзаж, запечатленный на первых нескольких фотографиях, любой назвал бы вполне живописным, и тем не менее было в самой композиции кадра нечто такое, что вызывало меланхолию. Как правило, пейзажные снимки распахивают двери в открытые пространства с их особой, возвышенной уединенностью. А здесь одиночество было другим, оно умаляло, подавляло. Любопытно, потому что это явно отражает и настроение, и замысел самого фотомастера.