Прошу актеров повторить убийство
Шрифт:
— Почему это?
— Потому что он же должен был в чем-то принести этот цианистый калий: при нем в столовой не найдено никакой коробочки, бумажки, в которой он мог бы принести яд. Значит, если он не принес яд в столовую в чем-то, он должен был бы принести его в чашке чая. В таком случае отпадает предположение, что он сначала подсластил чай, а потом всыпал туда яд. Сахарница была в столовой, и из нее была взята ложечка сахара в чай.
— Понятно. Но это еще не исключает самоубийство полностью. Просто делает его не вполне правдоподобным.
— Вот именно. А там, где самоубийство
— Да, но…
— Я понимаю, шеф. Мне самому ясно, что если алиби этих людей будет доказано, нам придется признать, что это самоубийство. И в этом случае следует исключить действия кого-то постороннего. Только хороший знакомый мог помочь приготовить чай. Впрочем, я думал…
— Над чем?
— Над тем, не могла ли Мария Рудзинская каким-то образом подложить яд в этот чай раньше, еще до отъезда. Я думаю о чашке, о чае, о сахаре. Но нет. Это также следует исключить. Ее не было несколько дней. Трудно допустить, что профессор, живя в доме, только сегодня утром в первый раз взял сахар или чашку. Нет. Впрочем, цианистого калия там было много. Он должен был быть растворенным в чае, иначе Рудзинский мог бы его заметить. Нет, мы должны признать, что яд был всыпан в чашку сегодня, незадолго до того, как профессор выпил чай. А сделал ли это он сам или кто-то другой — вскоре будет известно. В конце концов профессор умер сегодня утром, следовательно, нельзя сказать, что следствие затянулось.
— Пока нельзя, — усмехнулся полковник. — Может быть, вы несколько усложняете все и дело окажется гораздо проще, чем вы думаете. С другой стороны, ничем нельзя пренебрегать. Между нами, я всегда предпочитаю самоубийство. Раз человек уже мертв, лучше, чтобы он погиб от собственной руки, чем от чужой.
— Увы, — Зентек снова развел руками. — Я доложу вам о ходе следствия завтра утром, шеф. Я должен еще проверить алиби пана Шульца. Но это, по всей вероятности, будет нетрудно.
И он вышел, задумавшись. Хотя он изложил все дело довольно просто и рассказал обо всех выводах, которые успел до этого времени сделать, он не был доволен. Так как машину он отослал, ему пришлось идти пешком.
Через десять минут он стоял перед дверью квартиры, на которой была прикреплена табличка:
«ХЕНРИК ШУЛЬЦ»
Глава одиннадцатая
Хенрик Шульц выглядел не самым лучшим образом. Он был бледен, и, хотя постарался вежливо улыбнуться при виде Зентека, капитан заметил, что молодой химик чем-то взволнован.
— Чай или кофе? — спросил хозяин, когда они уселись. В эту минуту Зентек вспомнил, что с самого утра у него ничего не было во рту.
— Большое спасибо… Сейчас я буду обедать, немного поздно, конечно, но при моей профессии я не привык к регулярному
— А, может быть, все-таки?..
— Нет, нет. Я только на минуточку и сейчас пойду… — сказал он. — Речь идет о кое-какой дополнительной информации.
— Я к вашим услугам.
— Вы не разговаривали сегодня с пани Рудзинской, даже по телефону?
— Нет. Я сделал так, как вы этого хотели. Впрочем, не только потому, что этого хотели вы. Вы не имеете никакого права запрещать людям общаться между собой.
— Разумеется. Это было только предложение с моей стороны.
— Да. Но, мне кажется, что при этом вы проявили большую деликатность. Может быть, я не смог бы от этого удержаться, а ведь вы были правы, говоря, что Марии лучше сегодня побыть одной со своей сестрой. В такую минуту, хотя мне хотелось бы все время быть с ней; она не должна меня видеть. Боюсь только, что эта… что это несчастье повлияет на ее отношение ко мне. Вы видели ее?
— Видел. — Зентек слегка улыбнулся. — Не думаю, что она изменила свое отношение к вам. Она даже доказала это. Но не об этом я хотел с вами поговорить. Вы могли бы рассказать мне, что вы делали в течение прошедшей ночи? Я знаю только, что вы делали с шести утра. А что вы делали до этого?
— Я был на бридже.
— Вы уверены в этом? — капитан нахмурился.
— Я вас не понимаю.
— Нет, нет, ничего. Значит, вы были на бридже?
— Да. Честно говоря, я прямо с игры поехал на работу. Поэтому сейчас я такой сонный. — Он провел по лбу ладонью. — К сожалению, я не могу уснуть. Мне очень хочется спать и в то же время не хочется. Не знаю, поймете ли вы меня.
— Прекрасно понимаю, пан магистр. Я гораздо чаще испытываю такие ощущения, нежели это можно предположить. Значит, вы были на бридже. Там, разумеется, присутствовали самое малое четыре человека?
— Даже пятеро, включая меня. Нет, шесть, потому что хозяйка дома не играла. Она только подала нам ужин и в двенадцать легла спать.
— Я моту узнать где вы играли в бридж?
— Да. У моего приятеля, тоже химика. Его зовут Ян Ростовский. Вспульная, 140, квартира 204. Это новые дома. Вы найдете без труда, потому что это последний подъезд, первый этаж.
Зентек снова усмехнулся.
— Почему вы думаете, что я пойду навешать вашего приятеля?
— Для меня это совершенно ясно. Вы не уверены, что профессор Рудзинский совершил самоубийство, и даже если вы в этом уверены, то все равно вы должны обойти все места и все проверить. Вы не похожи на человека, который отступает на полпути.
— Благодарю вас. — Зентек поклонился. — Я никогда не предполагал, что я тоже могу быть объектом психологических наблюдений.
— Это неизбежно, — Шульц слабо улыбнулся. — Вы, наверное, этого не ощущаете, но, по-моему, во всем мире полиция возбуждает интерес. Не говоря уже о том, что даже самый честный человек в присутствии представителя власти держится так, как будто у него на совести преступление.
— Это результат вполне естественного желания оказаться абсолютно безупречным человеком. Стоит только подумать об этом, и человек сразу начинает неестественно себя вести.