Проснись в Фамагусте
Шрифт:
Верховный лама «Всепоглощающего света» безуспешно искал младенцев, пригодных для «лунг-гом-па», сберегая своего единственного скорохода на крайний случай. Но теперь, когда окончательно развеялись сомнения, настал черёд выпустить последнего голубя в дальний и, возможно, безвозвратный полет. Старик не испытывал ни сожалений, присущих собственнику, готовому ради крайней нужды рискнуть драгоценной диковиной, ни простой человеческой жалости. Ведь судьба мальчика, обречённого, возможно, ради единого взлёта на долгое прозябание в темноте, определилась задолго до того, как родители оставили его у монастырских ворот. О чем же печалиться, если у каждого существа своё особое предназначение? Овца даёт шерсть, буйволиная матка — молоко, а пчелы откладывают в восковые ячейки целебный мёд. Простую записку доверяют голубю, а секретное письмо, которое ни при каких обстоятельствах не должно попасть в чужие руки, — скороходу.
И когда старик снял свои сухие, лишённые веса и теплоты длани с головы юноши, тот уже подобно почтовому голубю запечатлел в себе мельчайшие подробности предстоящей дороги. Он безответно вышел на свет, который не ослепил его устремлённого вовнутрь зрения, и скоро исчез за поворотом, ведущим к соседней пещере, где журчала вода, собираясь по системе лотков в квадратном проёме колодца. Там начинался подземный ход, ведущий за крепостные стены.
Провожая тающую в сумраке тень, Нгагван Римпоче почувствовал, как что-то внезапно сжало, а затем медлительно и неохотно отпустило его затосковавшее сердце. Стремясь единственно к тому, чтобы удержать неизменным былое, оно уловило приближение расставания и затрепетало, как жёлтый лист на ветру. Ах это тусклое дуновение, гасящее огоньки! В нем слышится наждачный шорох песчинок на золотых ликах богов, грохот и шелест расписанных фресками стен, сползающих в удушливых клубах извёстки.
8
С помощью безотказного шерпа Макдональд заарендовал низкорослую соловую кобылку с длинной чёлкой и отправился разведать перевал.
— Зачем ты помогаешь ему? — упрекнул шерпа преподобный Норбу Римпоче.
— У него чёрная аура, разве тебе не видно?
— Он подружился с моим саибом… — попытался оправдаться Анг Темба.
— Саиб творит свою карму, ты — свою, — предостерёг садху. — Никому не дано переложить на чужие плечи ответственность за собственные поступки. Что сделано, то сделано. Будь осмотрительнее в другой раз.
Макдональд тем временем уже беззаботно покачивался в седле, делая от силы две мили в час. Верёвочные стремена оказались коротковаты, и ехать с задранными коленками было не слишком ловко. Конечно, ничего не стоило нарастить верёвку, но Макдональд примирился с неудобством: когда ноги царапают землю, раздражаешься ещё больше.
Зато лошадка была чутка и послушна. Она покорно вступила в прыгающие по камням мутные от тающего снега ручьи. Когда ледяная вода обжимала непромокаемые голенища, всадник непроизвольно подбирал повод и пригибался к холке. Оскользаясь на валунах и упорно противостоя течению, лошадь замирала, но затем самостоятельно находила кратчайший путь, выбиралась на сушу и продолжала трусить по гремящей гальке, под которой, изредка выплёскивая наверх грязную пену, бежали талые воды. От подвесного моста, предназначенного только для пеших, если не для обезьян, пришлось изрядно дать лишку. Отмеченные на карте броды вздулись и стали непреодолимыми. Вскипающий опасными гребешками нефритовый поток тащил вывороченные камни и острые, истончённые до невидимости льдины. Всюду виднелись следы пурги, бушевавшей в горах почти беспрерывно трое суток. Течение слизывало края осыпей, несло, громоздя на завалах, поломанные стволы и вывороченные корневища. Сверившись с планом, Макдональд решил спуститься по уже сухому руслу, поросшему мечевидными листьями темно-синего ириса. Последние лужи споро высасывало неистовое горное солнце, и чёрный гравий, теряя слепящий глянец, на глазах подёргивался тусклой пыльцой. Столь же мгновенно тускнели влажные, сходящиеся за спиной лунки следов.
Оловянная яркость неба, жара и монотонное покачивание усыпляли. Макдональд клевал носом, проваливаясь в омута, наполненные причудливыми видениями, откуда вырывался с болезненно колотящимся сердцем, но, как ни странно, освежённый, готовый, пусть ненадолго, вновь следить за дорогой.
Автоматная очередь застала его врасплох, когда, отпустив поводья, он приник к жёсткой, пропитанной терпким потом гриве. Вылетев из седла и вдавившись в крупнозернистый песок, Макдональд успел схватиться за стремя. Издав короткое ржание, перепуганное животное рванулось и потащило всадника за собой. Вновь откуда-то сбоку пророкотал автомат, обозначив грязевыми фонтанчиками роковую черту. Она взметнулась совсем рядом, ударив в лицо острыми брызгами. Подобрав высоко стремя и загораживаясь лошадью, австралиец бочком пополз к ближайшему валуну. И тут же, прямо по верхушке камня, хлестнула ещё одна короткая очередь. Унылым посвистом отозвались срикошетировавшие пули. Отступая к укрытию, Макдональд свободной рукой перехватил поводья и, рванув на себя, перекатился через голову. Кобылка вздыбилась и упала на бок прямо перед камнем, который тут же прерывисто полыхнул слюдяным крошевом. Ослеплённый каменной пылью, Макдональд на какое-то мгновение оказался без прикрытия. И если бы не лошадь, судорожно приподнявшаяся на разъезжающихся, нетвёрдых ногах, его бы прошили пулями.
Жмурясь от рези в глазах, задышливо хватая неутоляющий воздух, Макдональд прижался спиной к валуну и слепо нашарил пистолет. Конечно, «вальтер» калибра 5,6 с абсолютно никчёмным в сложившейся ситуации глушителем был, по сравнению с автоматом, не более чем игрушкой. Но если уверенный в своей безопасности убийца захочет выйти из-за укрытия и хладнокровно поставить последнюю точку, то его ожидает не совсем приятный сюрприз. Валун позволил организовать оборону. Главное, не дать обойти себя на дальней дистанции.
Когда выровнялось дыхание, Макдональд, плеснув из фляги, промыл глаза. Затем прополоскал горло и вдоволь напился. Теперь он готов был встретить неведомого врага лицом к лицу. Пряча оружие за спину, осторожно обогнул камень и, бросив мгновенный взгляд на галечную осыпь, откуда вёлся обстрел, нырнул назад. Все было спокойно. Потянулись секунды, отмеренные насторожёнными ударами сердца. Подстерегая малейшие изменения в нависших над головой скалах, Макдональд напряжённо вслушивался в тишину за спиной. Решись противник пойти прямиком, его неизбежно выдаст шум ненароком потревоженного камня. Так прошло несколько невыносимых минут. Затаившийся недруг либо целиком положился на собственное терпение, либо, приходилось брать в расчёт и такое, покинул поле боя. Судя по всему, он явно стремился сохранить лошадь. Высунувшись из-за укрытия сначала с одной, затем с другой стороны, Макдональд затаился и приготовился к долгому ожиданию. Он не смел размагничиваться. Первый и такой бесконечный час прошёл в напряжённом ожидании и полном бездействии. Если это была война нервов, то соперник подвернулся незаурядный и заслуживал высшего балла. Несколько своеобразная манера вести огонь, в сущности, не выявляла конечных намерений. Лошадь, которая вообще высоко ценилась в горах, могла пойти в придачу к главному призу, к его, Макдональда, голове. Австралиец отложил пистолет и достал из кармана содовую галету. Человек для того и приходит на землю, чтобы скрасить себе, кто как может, изнурительное ожидание развязки. Пожалев о притороченной к седлу сумке, где хранились жгуты сушёной буйволятины, Макдональд бросил в рот половинку галеты и запил водой. Опустившийся неподалёку пестрокрылый удод с веерным хохолком ловко подхватил крошку и упорхнул за камень. Переложив оружие в другую руку, Макдональд вытер вспотевшую ладонь. Сохраняя зоркую насторожённость, он подумал, что спаренный глушитель, пожалуй, лучше свинтить. Коли придётся стрелять, то пусть выстрел выйдет достаточно громким. Каждая вторая пуля в обойме была снабжена дополнительным зарядом и разрывалась, ударив в цель, как маленькая граната.
Вынув обойму, он вогнал патрон с оранжевым пояском на самый верх.
9
Профессору Валенти, который мог бы, подобно ламе Норбу, занять одну из монашеских келий, великодушно позволили разбить палатку у подножия монастырского холма. Обнаружив на юго-западном склоне довольно просторную и защищённую от ветров нишу, супруги Валенти не замедлили натянуть стропы, которые на тибетский манер привязали к тяжёлым камням. Так в дзонге «Всепоглощающий свет» возник второй очаг западной цивилизации.
Несмотря на то что с рассвета и до полудня профессор проводил с братьями по дхарме, продолжая углублённое исследование ламаистской обрядности, свои вечерние часы обитатели чёрного шатра охотно посвящали светским обязанностям.
Роберт Смит, арендовавший единственный в дзонге пустующий дом, сделался не только постоянным гостем итальянской четы, но и великодушным наставником Джой, пожелавшей освоить комбинационные богатства покера. Добродетель обычно вознаграждается, а между тем порок приятен уже сам по себе. По достоинству оценив доблесть, проявленную за карточным столом, равно как и мастерство исполнения итальянского гимна на корнет-а-пистоне, Томазо Валенти скрепя сердце дозволил Смиту сделать анатомический соскоб со своей несравненной Праджняпарамиты. Так, по существу, ценой маленького кощунства, было достигнуто дружеское согласие в колонии, объединившей представителей трех континентов. Встречались почти ежедневно: либо в феодальной башне англосаксов, либо у итальянцев.
На сей раз Смит принёс в палатку сенсационную новость.
— Я только что узнал, Том, — поспешил он поделиться услышанным, — что ваш приятель верховный лама довольно-таки коварная бестия.
— А в какой мере это касается нас?
— В самой паршивой. Короче, все наши планы летят к черту… Высокопреподобный, оказывается, тайно отправил курьера к губернатору, чтобы тот помог ему поскорее выпроводить нас куда-нибудь подальше. Ничего себе? Во всяком случае, моим надеждам попасть в Бутан теперь окончательно не суждено сбыться.