Просроченное завтра
Шрифт:
Мать кивнула и вышла. Алена вжалась щекой в подушку и подтянула ноги к животу. Уснуть бы и не просыпаться. Никогда.
И Алена действительно прожила оставшиеся до отъезда дни в полусне.
— Мама, никаких конфет, ничего. Я полечу с пустым чемоданом. Дима сказал ничего не брать.
Но брать пришлось. Конфеты от свекрови, к которой Алена съездила в среду.
— Ты очень плохо выглядишь, — сказала ей мать Димы. — Плохо себя чувствуешь?
— Нормально. Так… Просто спать постоянно хочется.
— Хорошо,
— Я старалась.
И еще она старалась уйти побыстрее и не поддаться искушению позвонить Стасу. Она держала телефон глубоко в кармане плаща и размазывала желание по асфальту, шаркая подошвами кроссовок. Они увидятся в ночь пятницы. Увидятся и простятся. Навсегда. Она так решила. Она давно так решила — еще тогда, когда он отвез ее на самолет в Болгарию.
В пятницу он приехал, как и обещал, в три часа ночи. Никто не ложился. Вернее, поспали, как перед Новым годом, вечером.
— Мне подниматься или как? — спросил он по телефону.
И мать, будто догадалась про вопрос и шепнула:
— Пусть хоть чая попьет.
— Поднимайся чай попить, — так и сказала Алена, не слыша собственный голос за бешено стучащим сердцем.
Он явился гостем из прошлого: в джинсах, футболке и ветровка. Другой, более дорогой, но все же лишившей его солидности бизнесмена в шелковом костюме и при галстуке. Только часы остались на руке напоминанием, что у этого человека каждая минута на счету.
Мать смутилась, как и почти что пять лет тому назад. Бабушка все так же суетилась. А Алена стояла истуканом, пока он не выдал:
— В ногах правды нет. Садись.
Она села — будто вся жизнь ее теперь всецело зависела от желаний этого мужчины.
— Я без сахара. И мне ничего не надо, не беспокойтесь, пожалуйста, — остановил он бабушку.
А на Алену вовсе не смотрел: не хотел смущать. Потом встал и выдал:
— Я спущу чемодан вниз и буду ждать в машине. Не буду мешать прощанию.
Алена кивнула — он помешал уже всему, чему только мог помешать. Тому, что она сама позволила ему тронуть.
— Когда ж я тебя увижу теперь? — обняла ее бабушка.
— Летом, я приеду с ребенком.
— Доживу ль…
— Доживешь. Не говори так, — и Алена сильнее обняла бабушку, поразившись тому, насколько выше ее стала.
С мамой обнялись чуть ли не мимоходом.
— С Максом не ругайся, — сказала та строго. — Ему тяжелее, чем тебе.
— Конечно, мама, мне очень легко, — вырвалась Алена и уселась на стул.
Посидели на дорожку, и Алена попросила не провожать ее вниз. За спиной тихо щелкнул замок квартиры, в которой прошло ее детство, но взрослость, кажется, так и не наступила. Взрослый человек не бегает от двери к двери, не зная, которую открыть.
Стас вышел из машины и открыл для нее пассажирскую дверь. Вернулся за руль и сразу поехал. Времени с лихвой. Можно не гнать, но он гнал. Впрочем, как всегда. Хотя и обгонять было некого, он съехал на обочину, пропылил и резко тормознул. Сорвал с себя ремень безопасности и рванул к себе Алену настолько, насколько пустил ее ремень.
— Как я скучал! — прохрипел он, отрываясь наконец от ее губ. — Хотел приехать, но бил себя по рукам… Напоминал себе вот про это!
Он поднял ее руку, чтобы вытащить на свет обручальное кольцо. Алена попыталась вырвать руку — не получилось. Он притянул ее к лицу и вжался в ладонь губами, а свободной рукой отстегнул второй ремень. Теперь между ними была лишь ручка коробки передач, но Стас взял ее на себя, на свой живот, и снова жадно целовал Алену, которая сама тянулась к нему, уверенная, что не сумеет расцепить пальцы и так и останется навечно висеть у него на шее.
— Лена, нам надо как-то это решить. Так невозможно…
Стас сам снял ее руки и теперь прижался губами к обоим кулачкам, целуя их попеременно. Алена не сдерживала слез. Они мерно текли по щекам — перед кем ей красоваться?!
— Только без слез, девочка моя. Куда ж я тебя отпущу такую заплаканную? Я вообще не хочу тебя никуда отпускать!
Он с такой силой стиснул ей запястья, точно надевал наручники, чтобы навечно приковать к себе.
— У тебя в бардачке все еще лежит пистолет? — спросила Алена шепотом, глотая горькие слезы.
Стас замер и ничего не ответил.
— Пристрели меня, пожалуйста. Я не могу без тебя жить. Но и с тобой не смогу.
— Ну чего ты такое несешь, дурочка… — Стас снова прижался губами к ее пальцам. — Я хочу с тобой жить. Хватит мне этих кладбищ… Все так просто…
Он разжал Аленин кулачок и взялся за кольцо, но оно слишком плотно сидело на припухшем пальце и, не причинив Алене боли, скрутить его было невозможно. И Стас даже не стал пытаться.
— Вот видишь! — вырвала Алена руку. — Видишь?
— Вижу только то, что будет трудно. Как всегда. Больно, а как иначе? Но мы справимся.
— Как?
— Вместе. Не отрекаются любя, ведь жизнь кончается не завтра. Я перестану ждать тебя, а ты придешь совсем внезапно… Не отрекаются любя. Я не умею петь, Ленка, но я умею любить. Я действительно умею любить.
— Я знаю. Только я не знаю, что мне теперь делать…
— Рожать, что тебе еще делать? — хохотнул Стас нервно и, схватившись за руль, уставился на пустую ночную дорогу. — Разводиться тебе надо, — он снова говорил жестко. — Вот что делать. Это больно. Я через это прошел. Но сейчас более чем доволен. Тем более тебе-то уж точно не придется с ним видеться. Навряд ли он вернется в Рашу, так ведь?