Прости меня
Шрифт:
Анна быстро пробежалась глазами по бумагам. Олег Иванович в это время помог мужчине подняться с табурета и уложил его в кровать. Он обходился с пациентом как с ребенком – бережно и осторожно. Его подопечный лежал сейчас на спине, с открытыми глазами. Теперь он смотрел в потолок. Все таким же пустым взглядом.
– Вы знаете, где и как его нашли? Читали ведь рапорт фельдшера? – Анна продолжала бегло просматривать бумаги.
– Конечно, читал.
– И вас это не удивляет?
– Как и вас, по-моему. Мы и не такое видали.
Анна на секунду оторвалась от
– Он был весь в крови, порезанный, можно сказать исполосованный, в машине посредине леса, там, куда и заехать почти невозможно, и вас это не удивляет? – Лестрейд возмущенно ходил около двери, как тигр в клетке. Его деланное возмущение было проигнорировано всеми присутствующими в палате.
– Значит, как я поняла из всего этого, – Анна протянула бумаги Олегу Ивановичу, – у него шизофрения?
– Шизофрения кататонического типа, если быть точным, но…
– Но! Всегда есть «но», не правда ли доктор? – Лестрейд все еще возмущенно прохаживался у дверей, словно бы вознамерился охранять вход в палату даже ценой собственной непутевой жизни.
– Продолжайте, Олег Иванович! – Анна, уже с другим настроением, вновь подошла к пациенту.
– Так называемое «НО» в этом диагнозе очень значительное. Я пока не могу уверенно объяснить, что происходит с пациентом. Мы провели все необходимые исследования. Магнитно-резонансную томографию и энцефалографию. Все говорит о правильности диагноза. Однако, для окончательного заключения нужно поговорить с объектом исследования. Как вы сами видите, в нашем случае это не представляется возможным.
– Он не идет на контакт?
– Он ни на что ни идет, а главное, не выходит из кататонического ступора.
Лестрейд на секунду остановился и вопросительно взглянул на психиатра.
– Вы меня, конечно, извините, но может, вы объяснитесь более популярно. Так сказать, специально для людей в погонах?
Теперь пришла очередь изумленной Анны бросать взгляд на Лестрейда, а потом виновато пожимать плечами перед серьезным взглядом Олега Ивановича.
– Олег Иванович, уважьте…
Олег Иванович понимающе кивнул и подошел к лежащему на кровати мужчине. Он вытащил из кармана маленький фонарик, посветил им в глаза. Зрачки на свет не реагировали.
– Видите… Он не реагирует на внешние раздражители. Четко проявляется мутизм, то есть отсутствие речи. И это нормально в стадии кататонического ступора. Плюс ко всему, его тело подвержено восковой гибкости. Все как в учебниках по психиатрии. Однако… – густые брови Олега Ивановича приподнялись, открывая глубоко посаженные глаза. Он скосился на Лестрейда, который при слове "однако" недовольно фыркнул и вернулся к своему важному делу – патрулированию входа. – Однако болезнь нашего с вами пациента не переходит во вторую фазу. Обычно каждый ступор в обязательном порядке сменяет кататоническое возбуждение. И далее по кругу.
– Доктор, вы меня, конечно, простите, но что за восковая гибкость еще такая? – чувствовалось, что Лестрейда раздражало обилие непонятных для него слов.
Анна шагнула
– Выдыхайте, Леонид! Вам все показалось, я уверена!
– Да, это и есть восковая гибкость: его можно двигать, наклонять, поворачивать голову и части тела. При этом сопротивления не будет, – Олег Иванович остался доволен произведенным эффектом.
Несколько издевательский тон “оживил” Лестрейда. Он даже попытался что-то сказать, но возмущения было намного больше, чем мыслей и готовых фраз, поэтому Лестрейд только покраснел, махнул рукой и вышел из комнаты.
Анна взглянула на Олега Ивановича. У того на лице светилась по-детски шальная улыбка.
– Вы знали про это свойство?
– Вы о восковой гибкости? Конечно! Дело в том, что у меня мама психиатр. Кое-что из ее работы память сохранила.
Олег Иванович уважительно закачал головой.
– Значит, мы почти коллеги, так как мой отец служил в милиции. Давно когда-то… Еще в прошлом веке.
– Действительно, интересное совпадение. Но все-таки, – тон Анны вновь стал деловым, – что вас смущает еще?
– Он ни разу не был в возбужденном состоянии. Это странно, но такие случаи, пусть их и не много, встречались в практике международной психиатрии. И вот что главное. По моему мнению, это все же не шизофрения. Не совсем она, точнее выражаясь. Тут на лицо, особенно если учесть обстоятельства его обнаружения, психологическое расстройство, при котором человек, пытаясь избежать душевной боли, уходит в самого себя. При этом внешне тело ни на что не реагирует.
– Ого! Значит, возможно, случилось нечто страшное, и чтобы не думать и не вспоминать об этом, он ушел в транс?
– Если по-простому, то да.
– А можно его оттуда извлечь? Ну, хоть ненадолго?
Олег Иванович пытливо посмотрел на Анну, затем вздохнул, не выдержав ее острого, цепкого взгляда.
– Можно, конечно. Медикаментозно. Но я бы не советовал этого делать.
– Почему?
– Если я ошибаюсь, и мы имеем дело только лишь с кататонической шизофренией, мы выведем его из одного состояния – ступора и сразу бросим, как в омут с головой, в другое – возбуждение. Возможно неадекватно-агрессивное поведение. Но это, если я ошибаюсь. В этом случае мы просто скорректируем выбранное лечение.
– А если не ошибаетесь? Что тогда? – Анна внимательно слушала Олега Ивановича, но смотрела на лежащего мужчину, словно прикидывая, какой из вариантов их случай.
– А если не ошибаюсь, то мужчина может умереть. Воспоминания и реальность, разом нахлынувшие на такого пациента, запросто могут лишить его жизни.
Анна понимающе закивала. Она, словно бы не в силах сдержать порыва, погладила мужчину по голове.
– Мне почему-то он знакомым кажется. Я где-то его видела, – задумчиво проговорила Анна.