Просто Давид
Шрифт:
— Столько, сколько звезд на небе?
Перри кивнул.
— И-мен-но! Так вот, столько они и задолжали — мистер и миссис Холли-то — и в следующую субботу выходил им срок, чтоб уплатить. И все бы хорошо, ведь у них все деньги готовенькие в банке лежали. Так они собирались их в четверг-то забрать. И были гордые и довольные, да только сегодня новость узнали: в том банке все кувырком пошло, и его закрыли. Так у Холли ни цента, ни полцента не осталось, и, поди, не будет никогда. А коли и будет, так уж они не успеют.
— Но разве он не может подождать? Человек, которому они должны?
— Это уж вряд ли. Ведь эта ферма — лакомый кусок, а закладная у старого Стритера.
Давид удивленно свел брови.
— Что это — закладная? — спросил он. — Это как парадная зала? Про это я знаю, потому что она есть у моей Госпожи Роз, а здесь, внизу, у нас такой нет.
Перри Ларсон раздраженно вздохнул.
— Ох, другого от тебя и не жди. Нет, оно даже и близко не стоит к твоей этой… зале. Ежели проще сказать, дело такое: мистер Холли говорит Стритеру-то: «Дай мне сотню долларов, а я тебе в нужный срок и уплачу. А если нет, мол, продавай мою ферму и бери себе деньги». Ну теперь так оно и есть. Мистер Холли платить не может, вот Стритер ферму-то на продажу и выставит.
— Как? Ведь мистер и миссис Холли здесь живут!
— Именно! Только теперь-то им придется уходить, такой уж расклад.
— И куда же они пойдут?
— Господь один ведает. А я нет.
— И поэтому они там плачут? Потому что придется уйти?
— Конечно!
— И совсем никак ничего нельзя сделать, чтобы… этого не случилось?
— Вот не знаю, что тут поделать — разве кто уплотит все до будущей субботы. Да ведь цельную тысячу таких штучек с куста не сымешь, — завершил он, нежно поглаживая монету.
При этих словах лицо Давида внезапно переменилось. Его щеки побледнели, а глаза в ужасе расширились.
— И вы говорите, деньги могут… это исправить? — спросил он, с трудом выговаривая слова.
— И-мен-но! Цельная тысяча монет, и не меньше.
В глазах Давида показалось облегчение — словно он увидел мост над бездной.
— Вы имеете в виду, что любые деньги подойдут, не только серебряные, как эти?
— Ох ты ж, малец! Конечно, любые. Все ж ты есть шахматная доска из ума-разума да околесицы. Любые деньги подойдут — любые! Доходит до тебя? Все, что считается деньгами.
— А золото подойдет? — голос Давида совсем ослабел.
— Уж конечно! Золото, серебро, банкноты или чек, ежели он обеспечен.
Казалось, Давид не слышал последних слов. Первые он жадно впитал со странно напряженным выражением лица, но к концу предложения только пробормотал: «О, спасибо» — и отвернулся. Теперь он медленно шел по направлению к дому, опустив голову и волоча ноги.
— Уж вот это в евойном духе, — пробормотал мужчина, — унести ноги как побитая дворняжка. Ставлю два цента и пончик: через пять минут он станет, как уж он говорит, «играть это» на евойной скрипочке. И чтоб я провалился, ежели мне не хочется узнать, что он сделает из этого. Думается мне, будет смахивать на панихиду.
Давид на секунду остановился на крыльце, задержав дыхание. Из кухни доносились рыдания миссис Холли и суровый голос, читавший молитву. Вздрогнув, мальчик со всхлипом развернулся и тихо прокрался наверх в свою комнату.
Он
— Чтоб ему провалиться — теперь-то он джигу наяривает! В такую пору ничего лучше не надумал!
Очень-очень скоро к нему приблизилась смутная фигурка мальчика.
— Я подумал, — запинаясь, произнес Давид, — что, может, я бы помог. Ну, с деньгами, понимаете.
— Слышь-ка малец, — взорвался Перри с явным раздражением, — как я сразу тебе толковал, не по твоей это части. Розовые облачка, певчие сойки и черничные кустики тут ни при чем. И можешь «играть это», как ты сам говоришь, до судного дня, но добра тут не выйдет, и хотя, по чести сказать, когда ты играешь их и прочие штуки, живенько да бодренько выходит, но нынче от такого проку нет.
Давид сделал шаг вперед, и его обеспокоенное личико появилось в лунном свете.
— Но я говорил о деньгах, Перри, — объяснил он. — Они были добры ко мне и взяли к себя, когда никто не захотел, а теперь я желал бы что-нибудь для них сделать. Этих монет не так много, и они не серебряные. Всего сто шесть, я считал. Но, может, они хоть как-то пригодятся. Это… это будет… начало, — после когда-то любимого слова его голос сорвался.
Но Давид сразу продолжал с новой силой.
— Вот, смотрите! Это подойдет? И он обеими руками протянул свою шапку, провисшую под весом золота.
Перри Ларсон разинул рот и вытаращил глаза. Ошарашенный, он протянул руку и дрожащими пальцами прикоснулся к кучке сияющих дисков, которые в мягком освещении казались маленькими родственниками луны, рожденными на земле. В следующую секунду он резко отскочил.
— Вот те на! Мальчик, где ж ты добыл деньги?
— Папа дал. Он ушел в далекую страну, знаете.
Перри Ларсон сердито фыркнул.
— Слышь-ка, малец, ну хоть раз, коли можешь, скажи по-простому! Верно, даже ты не ждешь, что я поверю, будто он прислал тебе их из… оттуда, куда он ушел!
— Ох, нет. Он оставил их мне.
— Оставил тебе! Ну, как скажешь, малец. Да только при нем ни цента не нашли!
— Он дал их мне раньше, когда мы были на обочине.
— Дал их тебе! А где же, во имя всего святого, они были с тех пор-то?
— В маленьком шкафчике в моей комнате. За книгами.
— Вот те раз! — пробормотал Перри Ларсон, робко протягивая руку к одной из монет.
Давид беспокойно смотрел на него.
— Они… подойдут? — спросил он, запнувшись. — Это не тысяча, только сто шесть, но…