Просто Давид
Шрифт:
— Подойдут! — взволнованно прервал его мужчина. Он рассматривал монету, поднеся ее к глазам. — Подойдут! Уж подойдут. Чтоб я лопнул! Подумать только, такое-то богатство за пазухой держал! Да столько временить. Теперь уж я в любые небылицы поверю. Ничем уж меня не удивишь.
И он торопливо направился к дому.
— Но я не держал их за пазухой, — поправил Давид, стараясь успевать за широко шагающим мужчиной. Я сказал, что они были в шкафчике в моей комнате.
Ответа не последовало. Ларсон дошел до крыльца и замешкался у
Быстро перевернув шапку, Давид опрокинул свою ношу на стол и уважительно отошел назад.
— Если вам будет угодно, сэр… возможно, это как-то поможет? — спросил он.
При звоне монет Симеон Холли и его жена резко подняли головы. Рыдание замерло на губах женщины. Мужчина коротко вскрикнул. Он торопливо протянул руку и почти уже схватил золото, но вдруг переменился в лице. Издав резкое восклицание, он отпрянул.
— Но откуда взялись деньги? — потребовал он ответа.
Давид разочарованно вздохнул. Стоило ему показать это золото, обязательно начинались расспросы — вечные расспросы.
— Конечно, — продолжал Симеон Холли, — ты не… — тут его глаза встретились с прямым и открытым взглядом мальчика, и он не смог закончить предложение.
Прежде чем Давид успел ответить, от кухонной двери послышался голос Перри Ларсона.
— Нет, сэр, ничего такого, все чисто, как я погляжу, хотя, как по мне, так звучит-то вовсе безумно. Отец евойный дал.
— Его… отец! Но где же… где же оно было все это время?
— Он говорит, сэр, в евойной комнате, в шкафчике за камином.
Симеон Холли повернулся, изумленно нахмурившись:
— Давид, что это значит? Почему ты хранил золото в подобном месте?
— Ну как же, ведь с ним нечего было делать, — озадаченно ответил мальчик. — Мне оно не было нужно, понимаете, а папа сказал, что его надо хранить до тех пор, пока оно не понадобится.
— Не было нужно! — гаркнул Ларсон в дверном проеме. — Провались я на этом месте! Похоже на мальца.
Но Давид поторопился возразить.
— Мы с папой никогда ими не пользовались. Только покупали еду и одежду, а здесь, внизу, вы даете мне все это.
— Мать моя! — вмешался Перри Ларсон. — Парень, ты и думать не думал, что мистер Холли сам-то должен отдавать деньги, чтобы добыть это для тебя?
Мальчик резко обернулся. Он был явно потрясен, а в его глазах стоял вопрос.
— Что вы хотите сказать? Вы говорите, что… — выражение его лица внезапно изменилось, а щеки залились краской стыда. — Ну конечно… конечно, ему приходилось все покупать, так же, как папе. А я даже не думал об этом! Тогда они в любом случае ваши! Они принадлежат вам. Может, этого недостаточно, но все же они помогут!
— Это десятидолларовые золотые монеты, сэр, — важно произнес Ларсон, — и тут
Симеон Холли, несмотря на свой знаменитый самоконтроль, почти вскочил со стула.
— Тысяча шестьдесят долларов! — выдохнул он. А потом обратился к Давиду:
— Мальчик, во имя небес, кто ты такой?
— Я не знаю, — просто Давид.
Он говорил устало, с горестными всхлипами. Давид был утомлен, сбит с толку и немного сердит. Раз уж золото никому не было нужно, он хотел бы забрать его наверх и положить в шкафчик за камином или, если это вызовет возражения, хотя бы взять его назад и уйти к той прекрасной музыке и добрым людям, которые всегда поймут, что он хочет сказать своей игрой.
— Не стану говорить, — робко вступил Перри Ларсон, — что я хоть самую малость разберу в Господних путях, мистер Холли, но и до меня доходит, что эти деньги для вас вроде как небесное благословение.
Симеон Холли вновь опустился на стул. Он не сводил глаз с золота, но вокруг его рта залегли суровые складки.
— Эти деньги принадлежат мальчику, Ларсон. Они не мои, — сказал он.
— А он вам их дает.
Симеон Холли покачал головой.
— Давид — всего лишь ребенок, Перри. Он совсем не понимает, что делает, и насколько ценен его дар.
— Я знаю, сэр, но вы и вправду взяли его к себе, когда остальные-то отказались, — заспорил Ларсон. — И, как бы там ни было, вы ж можете у него занять, хотя бы он и был ребенок? Вернете когда-нибудь. А пока будете его холить да учить, а это не пустяк какой.
— Я знаю, знаю, — задумчиво кивнул Симеон Холли, переводя взгляд с золота на лицо Давида.
Потом, вслух, но словно про себя, он выдохнул:
— Мальчик, ох, мальчик, кем же был твой отец? Со всем этим золотом — и бродяга!
Давид внезапно выпрямился. Его глаза сверкали.
— Я не знаю, сэр. Но я точно знаю одно: он их не украл!
Миссис Холли, сидевшая напротив, коротко вздохнула и ничего не сказала — но ее глаза умоляли. Миссис Холли вообще редко говорила, когда ее муж решал заковыристую задачу, — разве что глазами. А тут она была просто ошарашена тем, что ее муж так терпеливо слушал Ларсона, — да и сам Ларсон удивлялся этому не меньше. Симеон Холли вдруг наклонился вперед. Суровые складки у его рта разгладились, а на лице отразилась борьба эмоций. Он притянул к себе Давида.
— Ты хороший сын, мальчик, — хороший верный сын, и… как бы я хотел, чтобы ты был моим сыном! Я тебе верю. Он не украл их, и я тоже не украду. Но я ими воспользуюсь, раз ты так добр. Но это будет заем, и однажды, с Божьей помощью, ты все получишь назад. А пока ты мой мальчик, Давид, ты мой!
— О, спасибо, сэр! — обрадовался Давид. — И, конечно, когда ты нужен, это гораздо лучше, чем начало, правда?
— Лучше чем… что?
Давид переменил позу. Этого он совсем не хотел говорить.