Простые смертные
Шрифт:
– Мне кажется, – осторожно вмешался председательствующий, – нам следовало бы вернуться к…
Я не дал ему договорить:
– Тридцать граммов кокаина никого не способны превратить в наркобарона!
– Я сказала не так, Криспин. Проверь внимательно запись. Я сказала «наркоторговец».
– Но ведь нет же никаких свидетельств, что именно Ричард Чизмен спрятал этот кокаин!
– Тогда кто же это сделал?
– Я не знаю, но…
– Благодарю вас.
– …но Ричард никогда не стал бы так сильно и так глупо рисковать!
– Если только он не законченный наркоман, который считает себя настолько знаменитым, что это позволяет ему плевать на колумбийские законы. Собственно, к такому выводу пришли также судья и члены жюри.
– Если бы Ричард Чизмен оказался Ребеккой Чизмен, ты, Афра, была бы готова сжечь волосы у себя на лобке прямо перед колумбийским посольством, с воплями требуя справедливости. Самое большее, чего
– Так, значит, ты подтверждаешь, что Чизмен действительно занимался контрабандой наркотиков?
– Ему следовало бы разрешить доказывать свою невиновность из британской тюрьмы, а не из вонючей ямы в Боготе, где невозможно получить даже простое мыло, не говоря уж о пристойном адвокате.
– Но Ричард Чизмен, будучи колумнистом правой «Piccadilly Review», весьма активно выступал против тюрем как средства устрашения. И уж если цитировать…
– Нет уж, довольно, Афра! Ты просто узколобый комок трансжиров.
Афра вскочила на ноги и наставила на меня палец, точно заряженный револьвер «Магнум»:
– Немедленно извинись, иначе получишь массу приятных впечатлений в австралийском суде, который сурово наказывает за клевету, диффамацию и гендерный фашизм!
– Я уверен, – начал председательствующий, – что Криспин всего лишь хотел сказать…
– Я требую извинения от этой чрезвычайно высоко себя мнящей шовинистической свиньи!
– Конечно же, я извинюсь перед тобой, Афра. На самом деле я собирался назвать тебя самодовольной сексисткой, совершенно неуместной особой и узколобым комком трансжиров, которая терроризирует аспирантов, заставляя их отправлять на Amazon хвалебные рецензии на ее книги, и которая, согласно показаниям вполне достойных свидетелей, 10 февраля в 16:00 по местному времени покупала роман Дэна Брауна в книжном магазине «Relay» в международном аэропорте «Шанги» в Сингапуре. И один такой свидетель-патриот уже загрузил ролик на YouTube, так что ты легко его там найдешь.
Аудитория дружно ахнула, по-моему, с явным удовлетворением.
– Только не говори, Афра, что ты просто купила эту книгу «для научной работы», потому что в это никто не поверит. Ну вот. Я очень надеюсь, что мое пространное извинение все окончательно прояснило?
– Вы, – заявила Афра Бут председательствующему, – не должны были давать слово этому отвратительному, циничному женоненавистнику! От него же просто исходит шовинистическое зловоние! А тебе, – она ткнула в меня пальцем, – понадобится адвокат, специализирующийся по вопросам диффамации, потому что я намерена в судебном порядке хлопотать о соответствующем наказании, чтобы наконец выбить из твоей башки это вонючее дерьмо!
Уход Афры Бут со сцены сопровождался раскатами грома, и я крикнул вслед:
– Ну, зачем же так, Афра! Ведь здесь ваши поклонники! Причем оба. Афра… Неужели я сказал что-то не то?
Я наконец миновал на велосипеде бесконечные сувенирные лавки и кафе, но уже через минуту оказался в тупике, на пыльном плацу, где обычно проходят парады. Площадь была окружена домами в стиле Второй мировой, и я припомнил, как мне рассказывали об итальянских военнопленных, интернированных на остров Роттнест. Эта цепочка мыслей снова привела меня к Ричарду Чизмену, как в последнее время меня приводили к нему и все прочие размышления. Мой судьбоносный акт мести, совершенный в прошлом году в Картахене, привел к совершенно обратному, неожиданному и трагическому результату: Чизмен вот уже триста сорок два дня из назначенного ему шестилетнего срока заключения пребывал в «Penitenciaria Central» в Боготе за распространение наркотиков. Распространение! И для подобного обвинения хватило одного проклятого крошечного конвертика! Группа поддержки «Друзья Ричарда Чизмена» сумела, правда, добиться, чтобы его перевели в одиночную камеру с более-менее нормальной койкой, но за эти «роскошества» нам пришлось заплатить две тысячи долларов гангстерам, которые заправляли в этом тюремном крыле. Бесчисленное – бесчисленное! – множество раз мне мучительно хотелось исправить то, что я сгоряча наделал, но, как гласит арабская пословица, «изменить прошлое не может даже Бог». Мы – то есть группа «Друзья Чизмена» – использовали любой канал, любую возможность, чтобы добиться сокращения срока или репатриации нашего великого критика в Соединенное Королевство, но это оказалось поистине непосильной борьбой. Доминик Фицсиммонс – да, тот самый, весьма умный и обходительный помощник министра юстиции, – как выяснилось, знал Чизмена еще по Кембриджу и был, разумеется, на нашей стороне, но ему приходилось действовать крайне осторожно, чтобы избежать обвинений в покровительстве закадычному другу. В других местах особого сочувствия к губастому колумнисту что-то не ощущалось. Люди замечали, что в Таиланде и Индонезии за это приговаривают к пожизненному заключению, и полагали, что Чизмен еще легко отделался, хотя жизнь в тюрьме Penitenciaria легкой никак не назовешь. Там каждый месяц случается по две-три смерти.
Я знаю, знаю. Только один человек мог бы вытащить Чизмена из этой проклятой дыры в Боготе, и этот человек – Криспин Херши. Но прикиньте, какова была бы для меня цена подобного подвига. Прикиньте, пожалуйста. Сделав исчерпывающее и чистосердечное признание, я бы и сам мгновенно оказался в тюрьме и, вполне возможно, в той же самой, где сейчас пребывал Чизмен. Гонорары адвокатам были бы просто убийственными, и в Интернете не появилось бы никакого сайта friendsofcrispinhershey.org, и никто не обеспечил бы меня отдельной камерой; скорее уж мне светил бы бассейн с пираньями. Джуно и Анаис навсегда отреклись бы от меня. Так что исчерпывающее и чистосердечное признание в моем случае было равносильно самоубийству, а, на мой взгляд, лучше быть виновным трусом, чем мертвым Иудой.
Я не мог так поступить с собой. Просто не мог.
За плацем вилась вдаль какая-то пыльная дорога.
Все мы на долгом жизненном пути совершаем немало неверных поворотов. И я, развернувшись, поехал на своем велосипеде в обратную сторону.
От полуденного солнца шел жар, как от микроволновой духовки с широко открытой дверцей, насквозь пропекая все незащищенные участки тела. Роттнест – островок довольно маленький, всего восемь квадратных миль, сплошные голые скалы и прожаренные солнцем овраги, а дорога состоит, похоже, из сплошных поворотов, подъемов и спусков, так что Индийский океан либо все время перед тобой, либо вот-вот снова появится из-за ближайшего поворота. На середине очередного подъема я не выдержал: слез с велосипеда и пошел пешком, ведя его рядом с собой. В ушах слышался бешеный стук сердца, рубашка напрочь прилипла к телу, отнюдь уже не такому уж мускулистому. Черт побери, когда это я успел так распуститься, стать таким рыхлым и толстым? Лет пятнадцать-двадцать назад я бы одним махом взлетел на этот холм, а теперь? Теперь я тащусь, как старая кляча, смотреть противно! Когда я в последний раз ездил на велосипеде? Лет восемь назад, не меньше; мы катались с Джуно и Анаис в саду за домом у нас в Пембридже. Однажды, когда у девочек были каникулы, я придумал для них особенно сложный маршрут с препятствиями в виде дощечек, с крутыми поворотами, отмеченными бамбуковыми шестами, с туннелями из простыней, развешанных на веревках для сушки белья; а еще там было злобное чудовище, сделанное из огородного пугала, которое нужно было на ходу, прямо с велосипеда, обезглавить мечом Эскалибуром. Я назвал эту игру «Кросс с препятствиями», и мы втроем гоняли по созданному мной лабиринту, засекая время. Девушка-француженка, бывшая у нас au pair [198] , забыл, как ее звали, приготовила рубиновый лимонад из грейпфрутов, и, когда мы устроили пикник на волшебной полянке за огромной гортензией, покрытой пышной пеной цветов, к нам даже присоединилась Зои. Джуно и Анаис часто просили меня снова проложить какой-нибудь такой маршрут, и я все время собирался это сделать, но то нужно было срочно написать рецензию, то отправить кому-то электронное письмо, то довести до ума очередной эпизод в романе, и «Кросс с препятствиями» так и остался в единственном числе. А куда делись велосипеды моих дочерей? Наверное, Зои успешно от них избавилась. Избавляться от ненужных вещей – это она отлично умеет.
198
Зд.: помощница по хозяйству, иностранка, работающая за квартиру и стол, одновременно обучаясь языку (фр.).
Наконец – слава богу! – я все-таки преодолел подъем и на вершине холма снова сел на велосипед и поехал вниз. Корявые, точно сделанные из железа, деревья торчали из светло-бежевой почвы по берегам крайне неаппетитных водоемов. Я представил себе, как первые моряки-европейцы высаживаются на этот остров, пытаются найти в этом инфернальном Эдеме питьевую воду и тихонько шепчут проклятья. Отморозки – из Ливерпуля, Роттердама, Гавра, Корка – загорелые до черноты, мускулистые и покрытые татуировками, с мозолистыми руками, больные цингой, склонные к педерастии…
Я вдруг почувствовал, что за мной кто-то наблюдает.
Ощущение было сильным. И безошибочным. И очень тревожным.
Я осмотрел склон холма. Каждый камень, куст…
…нет. Никого. Это просто… Просто что?
Мне захотелось вернуться назад, к самому началу пути.
Я снова развернулся и поехал по дороге, ведущей к маяку. Здесь не было величественных скал в шапке из облаков: маяк Роттнеста походил на коренастый палец, торчавший из окрестных скал и ворчавший: «Попробуй-ка присядь здесь, приятель». Он то и дело появлялся передо мной – каждый раз под каким-то странным углом и словно в каком-то неправильном масштабе, – но приблизиться к себе не давал. Помнится, в «Алисе в Зазеркалье» тоже был такой холм, до которого Алиса никак не могла добраться, пока не оставила все эти попытки. Может, и мне так поступить? О чем бы таком подумать, чтобы отвлечься?