Простые смертные
Шрифт:
Мигель улыбнулся мне, но снова скосил глаза на женщину по фамилии Сайкс; он был похож на игрушечного Фокусника, который был у меня когда-то в детстве.
– И вы довольны своими испанскими издателями, мисс Сайкс?
– Но вы же сами сказали: они продали более полумиллиона экземпляров моей книги.
– Да, это просто фантастика! Но если у вас возникнут какие-то проблемы… то вот моя карточка…
Мигель так и остался поблизости, не решаясь отойти от Холли Сайкс, и тут из-за ствола папоротника материализовалась еще одна женщина, похожая на персонаж «Стартрека»: лет тридцати пяти, темноволосая, с золотистой кожей и невероятно привлекательная.
– Кармен! – воскликнул Мигель, бросаясь к ней, словно был прямо-таки счастлив ее видеть.
Кармен молча уставилась на визитную карточку в руке Мигеля и смотрела на нее до тех пор, пока карточка не исчезла у него в кармане пиджака. Затем женщина повернулась к Холли Сайкс. Я ожидал типичного романского акцента и множества
– Холли, я надеюсь, Мигель не слишком тебе досаждал? Этот человек – бесстыдный браконьер и захватчик чужих территорий. Да-да, Мигель, ты именно такой – уж я-то знаю! Полагаю, ты не забыл историю со Стивеном Хокингом? – Мигель попытался изобразить шутливое раскаяние невольного грешника, но ему это не удалось: ей-богу, он был похож на человека, одетого в белые джинсы, который явно недооценивает, насколько заметно на этих джинсах грязное пятно. – Мистер Херши, – теперь красавица повернулась ко мне, – мы с вами, пожалуй, никогда не встречались, так что позвольте представиться: меня зовут Кармен Салват, и я обладательница одной-единственной, но весьма существенной привилегии, – эта стрела была пущена точно в Мигеля. – Именно я издаю книги Холли на испанском языке. Добро пожаловать в Колумбию, мистер Херши.
Рукопожатие Кармен Салват оказалось достаточно крепким. А от нее самой словно исходил свет. Пожимая мне руку, она свободной рукой теребила красивое ожерелье из ляпис-лазури.
Тут вступил Кенни Блоук:
– Холли упоминала, что вы, Кармен, также опубликовали на испанском роман Ника Грика?
– Да, я купила права на «Шоссе-605» еще до того, как Ник закончил рукопись романа. У меня просто было хорошее предчувствие.
– Черт возьми, меня эта книга просто ошеломила! – сказал Кенни Блоук. – Я считаю, что премию Бриттана в прошлом году Ник получил совершенно заслуженно.
– У Ника чудесная душа, – сказала поэтесса с Ньюфаундленда, имя которой я уже успел позабыть. Но глаза у нее были как у тюлененка с плаката «Гринпис». – Действительно чудесная.
– Кармен знает, как выбрать победителя, – сказал Мигель. – Но, мне кажется, в плане продаж Холли всех опередила, не так ли, Кармен?
– Да, и это, кстати, напомнило мне вот о чем, – сказала Кармен Салват. – Холли, с тобой очень хотела бы познакомиться жена нашего министра культуры – надеюсь, моя просьба тебя не очень затруднит?
И она повела женщину с мужской фамилией Сайкс прочь. Я смотрел им вслед, любуясь аппетитными бедрами Кармен Салват и предаваясь разным фантазиям. Например: вдруг зазвонит мой телефон – как всегда, очень кстати! – и какой-то врач из Лондона сообщит мне страшную новость – «Сааб» Зои столкнулся «Хаммерсмитом», за рулем которого сидел пьяный водитель; она и девочки погибли на месте, а я должен завтра же вылететь домой, чтобы успеть на похороны; горе одновременно и возвысило меня, и сокрушило, и я на какое-то время совершенно выпал из реальной жизни; меня иногда видели в метро – на самых мрачных линиях лондонской трубы и даже в пригородных зонах четыре и пять. Весна прибавляет, лето умножает, осень вычитает, зима разделяет. И вот однажды примерно через год я, писатель Криспин Херши, обнаружу, что оказался на конечной остановке линии метро «Пиккадилли», то есть совсем рядом с Хитроу, выйду из подземки, зайду в зал отправления, отыщу на табло рейсы на колумбийскую Картахену – именно в этом городе я в последний раз пребывал в статусе мужа и отца – и, поддавшись необъяснимому, внезапному порыву, куплю билет в один конец (у меня по какой-то причине и паспорт окажется при себе) и вечером того же дня окажусь на улицах старого колониального квартала. Влюбленные девушки, едущие со своими парнями на скутерах, щебечущие птицы, тропические цветы, извивающиеся лианы и одиночество, сто лет одиночества [188] ; а потом, когда по углам площади Адулана сгустятся тропические сумерки, я, Криспин Херши, увижу женщину, пальцы которой будут перебирать ожерелье из ляпис-лазури, и мы остановимся как вкопанные, глядя друг на друга, а весь мир будет крутиться вокруг нас, точно водоворот, и, как ни странно, обы мы этой встрече не удивимся…
188
Намек на знаменитый роман колумбийского писателя Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» (1967).
После этих фантазий я выпил еще немало коктейлей, и в итоге мне пришлось помочь царственно упившемуся Ричарду Чизмену сесть в лифт и добраться до номера.
– Я в полном порядке, Крисп, – уверял он меня, – я всегда кажусь пьянее, чем на самом деле, ей-богу. – Дверцы лифта открылись, и мы вошли внутрь. Он спотыкался и покачивался, как верблюд под напором штормового ветра. – Минут’чку, я п’забыл номер своей комнаты, счас… – Чизмен вытащил свой бумажник и уронил его. – Вот черт, так и прыгает сам по себе!
– Дай-ка я его поймаю. – Я поднял бумажник Чизмена, вынул оттуда электронную карточку-ключ № 405 и протянул ее Чизмену: – Прошу вас, сквайр.
Чизмен благодарно кивнул и пробормотал:
– Если к числу, обозначающему твой номер, прибавить девять, Херш, ты никогда не умрешь в этом номере.
Я нажал на кнопку «4».
– Первая остановка – твой номер.
– Да со мной все в порядке. Я могу найти… мой… свой… путь домой.
– Нет уж, мой долг – благополучно доставить тебя до самых дверей, Ричард. Не беспокойся, мои намерения абсолютно пристойны.
Чизмен буркнул:
– Ты не в моем вкусе! Ты слишком белый и рыхлый.
Я посмотрел на свое отражение в зеркальной стене лифта и вспомнил, как один мудрый человек говорил, что секрет счастья в том, чтобы после сорока не обращать внимания на собственное отражение в зеркалах. А мне в этом году стукнет уже пятьдесят. Над дверью лифта нежно звякнул сигнал, и мы вышли, встретившись на площадке с какой-то седой супружеской парой, причем они оба были поджарые и загорелые.
– Здесь когда-то был женский монастырь, и в нем полным-полно девственниц, – сообщил им Чизмен и, негромко напевая один из ранних хитов Мадонны и шаркая ногами, потащился по коридору, в открытые окна которого вливалась карибская ночь. Номер 405 находился за каким-то весьма хитрым поворотом. Я провел карточкой Чизмена по замку, и ручка повернулась. – И н’чего особ’, – заявил Чизмен, – почти как дома.
В номере горела прикроватная лампа, и он, этот губитель романа, возвращавшего меня в прошлое, шатаясь, добрел до кровати, но споткнулся о чемодан и ничком рухнул на скрипнувшее ложе, проворчав:
– Не каждую же ночь, – и наш monsieur le critique [189] разразился идиотским смехом, – меня сопровождает домой «анфан террибль британской словесности»!
Я подтвердил, что в результате у меня останутся просто незабываемые впечатления, затем пожелал ему спокойной ночи и пообещал, если он сам к одиннадцати не встанет, позвонить ему с ресепшн.
189
Господин критик (фр.).
– Ябсолютн, в порядке, – сообщил он. – Уверяю тебя, я совершенно, полностью, честное слово, от всей души, ей-богу в порядке.
И критик Ричард Чизмен, перевернувшись на спину и широко раскинув руки, отключился.
14 марта 2016 года
Я заказал омлет из яичных белков со шпинатом, тосты из дрожжевого хлеба, настоящие печеные пирожки с индюшатиной, свежевыжатый апельсиновый сок, охлажденную минералку «Эвиан» и местный кофе, чтобы запить анальгетик и избавиться от похмелья. Было 7:30 утра, и воздух на крытом дворе был все еще прохладным. Жившая возле гостиницы майна сидела на заборе и издавала какие-то совершенно немыслимые звуки. Ее клюв блестел, как маленькая стальная коса, а черный глаз, казалось, видел и знал все на свете. Было ли то плодом фантазии, дорогой читатель, но главный герой моего романа тоже задумался бы о том, не подсказывает ли майне ее птичья интуиция, что именно он собирается сделать. Деймон Макниш, одетый в полотняный льняной костюм, как наш человек в Гаване [190] , сидел в уголке, полускрытый номером «Wall Street Journal». Забавно, как траектория жизни может измениться благодаря нескольким дням на шотландской студии звукозаписи, когда человеку всего двадцать лет. Девушка Макниша, которой нет еще и двадцати, участвовала в викторине «Face» [191] . Для нее секс с ним, должно быть, просто ужасен – какой-то грубый наждак. Разве ее могло что-то в нем действительно привлечь? Вряд ли, если, конечно, не считать полетов первым классом, пятизвездочных отелей и соответствующей среды, в которую он ее ввел: рок-аристократов, кинорежиссеров и крупных спонсоров, а также возможности мелькать в глянцевых журналах, что сулило возможные контракты в качестве модели.… Я очень надеялся, что когда Джуно и Анаис начнут взбираться по карьерной лестнице, то будут делать это за счет собственных талантов, а не за счет сидения на тощих ляжках у какого-нибудь посредственного поэта-песенника, куда более старого и морщинистого, чем их папочка. И пусть Господь сделает нас поистине благодарными за то, что нам следует получить по заслугам.
190
Роман Грэма Грина «Наш человек в Гаване» (1958).
191
«Face the Music» (англ.) – «Повернись лицом к музыке»; музыкальная телевикторина по классической музыке, устраваемая Би-би-си.