Простые смертные
Шрифт:
Президентская вилла находилась рядом с военной школой, и служба безопасности вела себя строго. Прием был al fresco [185] в безвкусно оформленном и буквально залитом светом саду; напитки и vol-au-vents [186] разносили слуги в отглаженной до хруста форме; маленький джаз-ансамбль наяривал Стэна Гетца. Плавательный бассейн по всему периметру был утыкан горящими свечами, на которые я просто смотреть не мог – сразу представлялось, как в этом бассейне плавает лицом вниз труп какого-то политика. Несколько послов, так сказать, держали двор, собрав вокруг себя группки людей, и все это очень напоминало мне мальчишек на игровой площадке, когда участники тоже собираются отдельными кружками. Где-то должен был быть и британский посол, еще довольно молодой мужчина, моложе меня. Ныне в нашем Министерстве иностранных дел возобладала меритократия, и пребывание наших дипломатов на высоком посту уже не длится «дольше жизни», да и круг их обязанностей уже не столь широк, как у Грэма Грина, так что они теперь куда менее интересны и в качестве героев романа. Вид, открывавшийся на залив и противоположный берег, был поистине впечатляющим: южноамериканская ночная мгла окутывала то и дело менявшиеся очертания противоположного берега, а совершенно барочная луна, как по реке, плыла по плодородному – кто-то мог бы назвать его и «сперманосным» – Млечному Пути. Сам местный президент находился в Вашингтоне, вытягивая из американцев доллары на «войну с наркотиками» – достаточно будет всего одного толчка, господа! – но его жена, получившая образование в Гарварде, и сыновья с потрясающими зубами, выправленными искусством ортодонта, вовсю старались во имя семейного бизнеса, завоевывая сердца и умы. И писатель Криспин Херши самым свинским образом – приходится в этом признаться – тут же поинтересовался у них, где здесь печально знаменитая береговая тюрьма, в которой томятся колумбийские женщины (увы, внешне довольно безобразные). Честно говоря, я пока толком не видел ни одной. Но если бы представилась такая возможность, стоило ли мне, дорогой читатель, ею воспользоваться? Мое обручальное кольцо находилось за шесть тысяч миль отсюда, в шкафу, и там же пылилась крайне редко открываемая коробка с «брачными» презервативами, у которых давно кончился срок хранения. Но если я и чувствовал себя куда менее женатым, чем в любой другой момент супружеской жизни, то это, безусловно, было делом рук Зои, и то, что я тут совершенно ни при чем, было ясно абсолютно любому сколько-нибудь разумному свидетелю. На самом деле, если бы Зои была моим работодателем, а я – ее работником, у меня были бы все основания подать на нее в суд за то, что она практически вынудила меня оставить занимаемую должность. А с какой жестокостью она и все ее семейство подвергли меня остракизму во время рождественских каникул? Вспоминая об этом, я содрогаюсь даже теперь, три месяца спустя, любуясь Южным Крестом и согретый тремя бокалами шампанского и благословенными двадцатью градусами Цельсия…
185
На свежем воздухе (исп.).
186
Закуски (фр.).
… Зои и девочки тогда сразу же, едва в школе закончились занятия, улетели в Монреаль, подарив мне целую неделю спокойной работы над новой книгой – это была черная комедия о мистике-шарлатане, утверждавшем, что во время литературного фестиваля в Хей-он-Уай он видел Деву Марию. Это было одно из трех-четырех лучших моих произведений. Но, к сожалению, за эту неделю Зои и ее семейка сумели должным образом обработать моих дочерей, внушив Джуно и Анаис безусловное культурное превосходство франкофонного мира. К тому времени, как 23 декабря я сам наконец ввалился в нашу маленькую квартирку в Утремонте, девочки уже соглашались разговаривать со мной по-английски, только если я недвусмысленно приказывал им это. Все это время Зои позволяла им тратить в три раза больше денег на покупку всяких компьютерных игр при условии, что они будут играть только en francais [187] ; а ее сестрица потащила своих дочерей и наших девчонок на какое-то рождественское модное шоу – тоже, естественно, на французском, – после которого был концерт какой-то франкофонной тинейджерской группы. Первоклассный культурный подкуп! Но когда я начал возражать, Зои не желала меня слушать и все твердила: «Я считаю, Криспин, что нашим девочкам необходимо расширять культурные горизонты, а для этого нужно обеспечить им доступ к семейным корням. Меня очень удивляет и огорчает, что ты так стремишься запереть их в рамках англо-американской монокультуры». Затем, 26 декабря, как раз в Boxing Day, мы все вместе отправились в боулинг. И эти Легранжи, считавшие себя «евгенически привилегированными», буквально потеряли дар речи, когда я выбил двадцать очков. И не одним шаром, а за всю треклятую игру. Ну, не создан я для боулинга! Я создан для того, чтобы писать книги. А Джуно, откинув волосы со лба, сказала мне: «Папа, мне так стыдно, что я по сторонам смотреть боюсь!»
187
По-французски (фр.).
– Кри-и-испин! – Это был Мигель Альварес, издатель моих книг на испанском языке. Он улыбался так, словно принес мне какой-то подарок. – Кри-и-испин, а у меня для тебя есть маленький подарочек. Давай немножко отойдем туда, где поменьше народу.
Чувствуя себя героем Ирвина Уэлша, я последовал на Мигелем подальше от гудящей толпы к скамье, стоявшей в тени высокой стены, которая, как оказалось, представляла собой сплетение мощных кактусов.
– Итак, я принес то, что ты просил, Кри-и-испин.
– Очень тебе обязан. – Я закурил.
А Мигель незаметно опустил мне в карман пиджака маленький конвертик размером с кредитную карточку.
– Наслаждайся! Стыдно было бы уехать из Колумбии, так и не попробовав. Это очень-очень чистый, гарантирую. Но клянусь, Кри-и-испин, это вещь! Здесь, в Картахене, в интимной обстановке пользоваться этим легко и неопасно. Но провезти это через границу, даже просто пронести в самолет… – и Мигель, поморщившись, сделал весьма красноречивый жест, якобы перерезая себе горло. – Ну, ты понимаешь?
– Мигель, только полный остолоп потащит с собой наркотики в самолет. Я даже близко к аэропорту с ними не подошел бы. Не беспокойся. Если я что-то не использую, то просто смою это в унитаз.
– Это хорошо. Играй, забавляйся, но соблюдай правила безопасности. Ну, иди, получай удовольствие – самое большое удовольствие в мире.
– А как насчет колумбийского мобильника?
– Да, да, конечно. – И мой издатель вручил мне еще один конверт, который тоже отправился в карман моего пиджака.
– Спасибо. Смартфоны – это, конечно, прекрасно, но только в том случае, если они работают, а когда связь плохая, то, по-моему, для эсэмэс нет ничего лучше старого доброго телефона.
Мигель как-то неопределенно качнул головой, явно не совсем со мной соглашаясь, но тридцать долларов – или сколько там эта штуковина ему стоила? – очень небольшая плата за то, чтобы «анфан террибль британской словесности» всегда был на его стороне.
– Значит, теперь у тебя есть все, что ты хотел? Ты доволен?
– Очень доволен! Правда, Мигель, я очень доволен. Спасибо тебе.
Как и все мои лучшие сюжеты, этот складывался как бы сам собой.
– Эй, Криспин! – окликнул меня австралийский поэт Кенни Блоук, когда мы проходили мимо очередной группы знаменитостей, столпившихся у дальних ворот сада, представленного почти исключительно кактусами. – Тут кое-кто хочет с тобой познакомиться.
Мы с Мигелем подошли ближе. Над нами раскинули густые ветви древовидные папоротники. Иностранные имена своих новых собеседников, очевидно писателей, я как-то не очень запомнил – во всяком случае, ни один из них явно не упоминался в «New Yorker». Но когда Кенни Блоук представил меня бледной, темноволосой и худощавой женщине, я сразу, еще до того, как он назвал ее имя, понял, что узнал ее.
– Это Холли Сайкс. Она тоже англичанка.
– Очень рада с вами познакомиться, мистер Херши, – сказала Холли Сайкс.
– Вы почему-то кажетесь мне смутно знакомой, – честно признался я. – Или, может, я ошибаюсь?
– Не ошибаетесь. Мы оба в прошлом году были на фестивале в Хей-он-Уай.
– Неужели на том ужасном сборище под треклятым тентом?
– Да, мы оба сидели именно там, мистер Херши, и подписывали свои книги.
– Погодите-ка… Я вспомнил! Вы – та самая Холли Сайкс, что пишет про ангелов.
– Только не про тех ангелов, у которых в руках арфа, а над головой нимб, – вмешался Кенни Блоук. – Холли пишет о внутренних голосах, и я как раз только что говорил о том, как это близко к вере в духов-хранителей, свойственной моим соотечественникам.
– Мисс Сайкс, – елейным тоном представился Мигель, – меня зовут Мигель Альварес, я глава издательства «Ottopusso», у меня издается Криспин. Знакомство с вами для меня – большая честь.
Холли Сайкс пожала ему руку и сказала:
– Мне тоже очень приятно с вами познакомиться, мистер Альварес.
– А правда, что в Испании было продано более полумиллиона ваших книг?
– Похоже, моя книга затронула некие особые струны в испанской душе, – улыбнулась она.
– Мистификатор Ури Геллер способен затронуть струны в душе кого угодно, – сказал я и почувствовал, что опьянел сильнее, чем мне казалось. – Помните Ури? Ближайший приятель Майкла Джексона? Особый успех он имел в Японии. Просто невероятный, грандиозный успех. – Странно: у моего коктейля был почему-то вкус манго и морской воды.