Простые смертные

Митчелл Дэвид Стивен

* * *

Язык с наслаждением разминал о небо сочную благоухающую мякоть абрикосов. Я выбрасывал абрикосовые косточки, думая о том, как в сказке мать Джека бросала бобы, думая, что наутро они прорастут и превратятся в стебель до небес.

– У зрелых абрикосов вкус в точности совпадает с их цветом.

– Вы говорите, как настоящий писатель, Криспин, – сказала Аоифе. – Мой дядя Брендан все время поддразнивает маму; говорит, что раз уж теперь она такая знаменитая писательница, ей бы следовало выражаться более цветисто и не пользоваться всякими такими словами: «Черт возьми, следи, наконец, за своим проклятым языком, или я тутошнее произношение в тебя палкой вколочу!»

– И совсем я не так разговариваю! – запротестовала Холли Сайкс.

Как же я соскучился по таким вот поддразниваниям! Где мои Джуно и Анаис?

– А что это за «академический отпуск» у вас, Аоифе?

– С сентября я буду изучать археологию в Манчестере, но мамин австралийский издатель знаком с одним профессором археологии из Сиднея… В общем, весь этот семестр я буду слушать его лекции – это как бы в обмен на помощь в проекте «Parramatta». Там была фабрика для женщин-заключенных. По-моему, было бы просто удивительно собрать по кусочкам историю их жизней.

– Идея явно стоящая. Во всяком случае, звучит заманчиво, – сказал я. – А что, Аоифе, ваш отец – археолог?

– Нет, папа был журналистом. Военным корреспондентом.

– А чем он теперь занимается? – Я слишком поздно заметил слово «был».

– Случилось несчастье. В его отель попала ракета. В Хомсе. Это в Сирии.

Я с пониманием кивнул и сказал:

– Пожалуйста, простите мою бестактность. Вы обе. Пожалуйста, простите меня…

– Это случилось восемь лет назад, – тут же постаралась успокоить меня Холли Сайкс, – и…

– …и я рада, – тоже принялась успокаивать меня Аоифе, – что в YouTube есть довольно много записанных папой интервью, и я всегда могу войти в Сеть – и вот он передо мной, онлайн, с кем-то там разговаривает, огромный, как жизнь. Кстати, очень даже неплохая причина зависнуть в Интернете.

Мой папа тоже есть в YouTube, подумал я, но, по-моему, смотреть на него там – значит, с каждым разом делать его еще более мертвым. И я спросил у Аоифе:

– А как его звали, вашего папу?

– Эд Брубек. У меня его фамилия: Аоифе Брубек.

– А это, случайно, не тот самый Эд Брубек? Который писал для журнала «Spyglass»?

– Да, это он, – сказала Холли Сайкс. – А вы читали его репортажи?

– Мы даже были знакомы! Когда это было? Году в 2002-м, в Вашингтоне. Зять моей бывшей жены состоял в списке кандидатов на премию Шихан-Дауэр. В тот год награда досталась Эду, а у меня там как раз была встреча с читателями, и вечером мы с ним случайно оказались за одним столом.

– А о чем вы с папой разговаривали? – спросила Аоифе.

– Да о сотне вещей! О его работе. Об 11 сентября. О страхе. О политике. О детской коляске в коридоре писательской квартиры. Он, помнится, сказал, что у него в Лондоне есть четырехлетняя дочка. – Аофе улыбнулась всем своим округлым лицом. – У меня один персонаж как раз был журналистом, и Эд разрешил мне задавать сколько угодно вопросов. Мы и после этого еще какое-то время изредка переписывались по электронной почте. Когда я услышал эту новость, о Сирии… – Я выдохнул. – Мои страшно запоздалые соболезнования вам обеим. Даже если они уже ничего не стоят. Он был чертовски хорошим журналистом.

– Спасибо вам, – сказала одна.

– Спасибо, – сказала другая.

Мы примолкли, глядя на одиннадцатимильную полосу моря, вспахиваемую паромом.

Вдали на фоне светлого неба высились темные небоскребы Перта.

В двадцати шагах от нас из зарослей лениво выползло какое-то средней величины млекопитающее, принадлежность которого я так и не смог определить, и двинулось вниз по склону. Оно было лохматым, как малый кенгуру валлаби, с красновато-коричневой шерстью, передние лапки были такие же, как у всех кенгуру, а морда острая, как у лисы или вомбата. Длинным языком зверек, точно пальцем, подобрал одну за другой все абрикосовые косточки.

– Боже мой! А это еще кто такой?

– Этот симпатичный чертенок называется квокка, – пояснила Аоифе.

– И что это значит – квокка? Если не считать того, что это чертовски удачная находка для игры в «Скраббл».

– Короткохвостый кенгуру. Сумчатое животное, которому угрожает уничтожение. Первые голландцы, которые здесь высадились, решили, что это такие гигантские крысы. Они потому и назвали этот остров Рэтс Нест [199] : Роттнест по-датски. На материке почти все квокки были уничтожены собаками и крысами, но здесь им удалось выжить.

199

Rat’s Nest – «крысиное гнездо» (англ.).

– Значит, если археология вам разонравится, то всегда есть еще естественная история?

Аоифе улыбнулась:

– Да я пять минут назад прочитала об этом в Википедии!

– По-моему, ему очень нравятся абрикосы? – сказал я. – Там один остался, хотя и слегка подпорченный.

Холли посмотрела на нас с сомнением:

– А как насчет призыва «Не кормите диких животных»?

– Но мы ведь не закармливаем их фруктовыми батончиками, мам! – возмутилась Аоифе.

– А уж раз им грозит вымирание, – прибавил я, – они просто обязаны употребить в пищу весь витамин C, какой только смогут раздобыть.

Я бросил абрикос вниз, и тот упал совсем рядом с квоккой. Зверек не стал раздумывать – подошел, понюхал, слопал и, задрав голову, вопросительно посмотрел на нас.

– «Пожалуйста, сэр, – сказала Аоифе дрожащим голосом, подражая Оливеру Твисту в работном доме, – можно мне еще немножко?» Какой он сообразительный, правда? Я непременно должна его сфотографировать!

– Только не подходи слишком близко, милая, – сказала ей мать. – Это все-таки дикое животное.

– Да-да, я поняла. – И Аоифе стала спускаться вниз, держа в руке телефон.