Простые смертные
Шрифт:
– Так и быть, сохраню твою страшную тайну. Правда, сомневаюсь, что мне когда-нибудь удастся приехать к вам в?..
– Катаннинг. В Западной Австралии. В нижнем левом ее углу. По сравнению с этим, – Кенни Блоук широким жестом указал на великолепный зал в стиле латиноамериканского барокко, – мы живем просто у динго под хвостом. Но в той земле лежат все мои предки, да и расставаться с корнями мне что-то не хочется.
– В двадцать первом веке отсутствие корней – это, в общем-то, норма, – возразил я.
– Ты не так уж не прав, но именно поэтому, дружище, мы и остаемся жить в нашем родном и знакомом дерьме. Если ты родом из ниоткуда, то тебе и на другие места плевать с высокой колокольни.
Барабанщик Деймона Макниша выделывал такое соло, что я, глянув вниз, на целое море неистовствующих латиноамериканских юнцов, сразу почувствовал себя белокожим английским протестантом. И старым занудой. Сегодня пятница;
«Ничего, скоро и ты доплывешь!» – хотелось мне крикнуть тому слабоумному Ромео, которым был я сам. Не успеешь опомниться, как она уже «изучит» в Интернете докторскую диссертацию, посвященную исцелению с помощью магического кристалла, и назовет тебя узколобым, если ты вздумаешь задать вслух вопрос: а где же здесь наука? Она перестанет выбегать тебе навстречу, когда ты возвращаешься домой. Мощь обвинений, которые она на тебя обрушит, будет способна лишить тебя дара речи. Так-то, юный Ромео. И если в постели дела у вас пойдут лениво, то виноват, разумеется, окажешься ты, поскольку наложил вето на игру в польских троглодитов. А если преподаватель игры на фортепиано окажется слишком строг, то виноват тоже будешь ты, потому что следовало подыскать более сговорчивого. Если Зои испытывает неудовольствие, то это потому, что ты лишил ее возможности зарабатывать на жизнь самостоятельно. Секс с Зои? Ха-ха-ха! «Перестань давить на меня, Криспин». – «Я вовсе на тебя не давлю, Зои, я просто спрашиваю: когда?» – «Ну, когда-нибудь». – «Когда «когда-нибудь»?» – «Перестань давить на меня, Криспин!» Мужчины женятся на женщинах, надеясь, что те никогда не изменятся. Но женщины выходят замуж, надеясь, что мужчины изменятся непременно. В итоге обе стороны разочарованы, а между тем тот юный Ромео на яхте уже целует свою будущую невесту и шепчет: «Давайте поженимся, мисс Легранж».
Соло на барабане было завершено, Деймон Макниш, склонившись к микрофону, выдал: «One-two-three-five», – и «Sinking Ship» начал знаменитую «Disco in a Minefield». А я представил себе, как роняю сигарету в целое озеро бензина и превращаю площадь в пылающее подобие Судного дня…
И вдруг рядом послышался чей-то очень знакомый голос.
– …Так я ему и сказал, – говорил Ричард Чизмен. – Хм, нет, Хилари… у меня нет своего либретто, и я ничего не могу тебе показать, потому что свое дерьмо я спускаю в унитаз!
Ну точно, он! Лысеющий, сорокапятилетний, очень полный и бородатый. Я – то есть знаменитый писатель Криспин Херши – тут же пробился сквозь толпу и положил на плечо знаменитого критика тяжелую руку.
– Ей-богу, это сам Ричард Чизмен! Ах ты, старый волосатый содомит! Ну, как ты? Рассказывай!
Чизмен, разумеется, меня узнал и даже расплескал от волнения свой коктейль.
– О господи! – сочувственно воскликнул я. – Что ж ты прямо на свои пурпурные эспадрильи!
Чизмен улыбнулся так, словно у него выбита нижняя челюсть, – а ведь я так мечтал сам ее выбить!
– Крисп!
Не смей называть меня «Криспом», гребаный червяк!
– Тот стилет, который я прихватил с собой, чтобы воткнуть тебе в мозжечок, у меня украли еще в Хитроу, так что можешь пока гулять на свободе. – Те, что считали себя близкими к литературным кругам, уже начинали кружить возле нас, точно акулы возле тонущего круизного лайнера. – Вот ведь черт, чуть не забыл! – Я слегка ударил Чизмена по руке первой попавшейся салфеткой. – Ты, кажется, написал на редкость дерьмовую рецензию на мой последний роман? Это правда?
Чизмен с застывшей улыбкой прошипел сквозь зубы:
– Правда ли это? – И поднял руки вверх, словно в шутку прося пощады. – Хочешь как на духу? Я уже совершенно не помню, что я там написал и кто из новичков шлепнул в журнале этот материал, но если тебя это как-то задело, если нанесло тебе хотя бы самую малейшую обиду, то я прошу у тебя прощения.
Тут мне можно было и остановиться, но Судьба требовала от меня более эпического отмщения. А кто я, собственно, такой, чтобы противостоять требованиям Судьбы? И я повернулся лицом к собравшимся вокруг зевакам.
– Хорошо, давайте все вместе разберемся с этим начистоту. Когда появилась рецензия Ричарда на «Эхо должно умереть», у меня многие спрашивали: «Каково вам было читать такое?» Сперва я отвечал: «А каково было бы вам, если бы вам в лицо плеснули кислотой?» Затем, впрочем, я задумался, какими именно мотивами руководствовался Ричард. Для менее значительного писателя сгодился бы, например, мотив зависти, но Ричард и сам – романист достаточно крупного калибра, так что мотив мелкой зловредности тут попросту не катит. Нет, лично я считаю, что Ричард Чизмен просто всей душой любит литературу, а потому считает своим долгом говорить о ней правду – какой она ему самому представляется. И знаете, что я скажу? Браво, Ричард! Пусть ты и дал неправильную оценку моему последнему роману, но именно ты, – и я с силой хлопнул его по плечу, прикрытому мятой рубашкой, – являешь собой истинный бастион защиты от вздымающейся все выше волны лизоблюдства в среде литературной критики. И – заявляю это при свидетелях! – в моей душе нет ни грамма враждебности по отношению к моему другу Ричарду Чизмену. Особенно если он быстренько принесет нам обоим по большому мохито! Рronto, pronto [183] , ах ты, грубиян, шелудивая литературная кляча!
183
Быстро (исп.).
Улыбки! Аплодисменты! Мы с Чизменом изобразили ублюдочную смесь цивильного рукопожатия и «дай пять».
– Тебе удалось возместить все мои убытки, Крисп, – его вспотевший лоб так и сверкал, – своим поведением ревнивой феи в Хей-он-Уай, так что я сейчас действительно схожу и принесу нам мохито.
– Я буду на балконе, – сказал я, – там немного прохладней.
Меня мгновенно окружила толпа каких-то ничтожеств, всерьез полагавших, что я дам себе труд запомнить их имена и лица. Они хвалили мое благородство и справедливость. И я отвечал вполне благородно и справедливо. Великодушный поступок Криспина Херши мгновенно будет прокомментирован и разнесен по всему Твиттеру, а значит, станет правдой. С той стороны площади через балконную дверь до нас долетал рев Деймона Макниша: «Te amo, Cartagena!» [184]
184
«Я люблю тебя, Картахена» (исп.).
Все выпили по последней, после чего VIP-персон и писателей повезли на президентскую виллу на двадцати пуленепробиваемых полноприводных лимузинах. Полицейские воем сирен буквально разметали на улицах машины и пешеходов, а на огни светофоров и вовсе не обращали внимания – мы просто летели по ночной Картахене. Моими попутчиками оказались драматург из Бутана, ни слова не говоривший по-английски, и парочка болгарских кинорежиссеров, которые, как мне показалось, все время обменивались какими-то непристойными, но смешными лимериками на своем языке. Сквозь затемненные стекла лимузина я видел ночной рынок, анархического вида автобусную станцию, многоквартирные дома, словно покрытые пятнами пота, уличные кафе, бродячих торговцев, продающих сигареты с подносов, прикрепленных прямо к их гладким обнаженным торсам. Мировой капитализм отнюдь не казался таким уж милосердным к этим людям с равнодушными лицами. Интересно, думал я, а что думают о нас представители рабочего класса Колумбии? Где они ночуют, что едят, о чем мечтают? Ведь каждый из этих бронированных лимузинов, созданных в Америке, наверняка стоит намного больше, чем такой уличный торговец заработает за всю свою жизнь. Не знаю. Если какой-то коротышка, никчемный британский романист под пятьдесят, оказался бы вдруг выброшен на обочину в одном из районов Картахены, я бы сказал, что шансов выжить у него немного.