Против неба на земле

Кандель Феликс Соломонович

Спросил – сконфузился.

– Есть.

– Нет ли семечка от райского яблочка?

– Найдется и семечко. Лучших сортов.

– Оба давай. Для надежности.

И упрятал в карман генеральского мундира.

– В лазарет его. На излечение.

Иоселе-печальника отправили в лазарет‚ уложили на койку‚ подержали месяц‚ промывая пользительными клистирами‚ по этапу переслали домой‚ истомленного-изможденного.

Там его не узнали:

– Ты кто?

Ответил:

– Иоселе – убил турка.

– Какого турка?

– Большого. В красной феске. Который ел кашу с бараниной.

Жил потом тихо‚ в немоте пребывания‚

как внутри отзвучавшего колокола‚ эхо которого не замолкало. Плечами сутул. Глазами печален. Борода в проседи. Люди не мешали ему‚ люди его отвлекали, взглядывая на Иоселе чаще‚ чем ему хотелось, ибо никто в местечке никого прежде не убивал. Закрывал ставни во внешний мир‚ застегивал пуговицы‚ запахивал полы пальто‚ наглухо подпоясывался кушаком: себе в тягость и не в тягость другим. Запаливал коптилку к рассвету, свивал нить из конопляного волокна‚ скручивал пеньковые веревки на продажу‚ о женитьбе не помышляя‚ и род человеческий умножался без его участия. Годы проваливались неприметно‚ монетой из дырявого кармана‚ а Иоселе-веревочник накручивал на палец золотистую пейсу‚ с надеждой поглядывая на небо‚ но оттуда ему не отвечали‚ ибо цель жизни уже выполнил. Призвал его ребе‚ скручиватель судеб‚ сказал:

– Нет‚ Иоселе‚ еще не выполнил. Живому беспокоиться о живых: Песя ди Гройсе – чем не невеста?

Песе было за тридцать‚ и Песя ди Гройсе‚ Большая Песя возвышалась в базарном ряду головой над всеми. Стулья ее не выдерживали‚ кровать прогибалась‚ половицы проминались под тяжкой поступью: всё у Песи поражало воображение‚ хоть и не казалось излишним. Счастье – оно не в размерах: Песя ди Гройсе была покинута мужем‚ ибо не знала зачатия и родовых мук‚ не удостоилась прикосновения к груди требовательных младенческих губ‚ не изливала с избытком сладкое‚ насыщающее‚ обращающее в блаженный сон. Бесплодная Песя не высматривала себе нового мужа‚ торговала на базаре квашеными бураками, печально глядела на мир, но ребе сказал – и она согласилась.

Цирульник Бадер постриг жениха к свадьбе и не взял за это денег. Портной Кравчик перекроил за спасибо старый лапсердак. Сапожник Шустер накинул подметки на прохудившиеся сапоги и не заикнулся об оплате. Булочник Бекер испек хлебы. Кондитер Цикерник выставил на стол штрудл и цикер-леках. Кабанчик с Баранчиком‚ от рождения несытые‚ явились со своим аппетитом. Танцман‚ веселый еврей‚ пошел в пляс‚ чтобы порадовать невесту:

– Стоит дид над водою‚ колыхае бородою... Эй‚ пан‚ пан‚ пан‚ на что ты нам дан?..

В доме было тесным-тесно‚ а потому каждый танцевал на месте своем. Кому не досталось места‚ танцевал в душе‚ и даже старая Цирля‚ пережившая всех в Российской империи‚ помахивала слегка платочком.

– Желанная мужу‚ – говорила‚ – желанная Господу. Миру не заселиться без нашего участия...

Печаль полнится теплотой. Радость ее растрачивает. К ночи Иоселе уложил жену на кровать‚ лег рядом и для начала пропел песню‚ как передал без остатка накопленное тепло:

– Бог создал для Песи землю. Земля родила для Песи дерево. На дереве выросла для Песи ветка. На ветке птица‚ на птице перышки‚ из перышек – подушка‚ на подушке – Песя ди Гройсе‚ которая родит мне сына.

А Песя ворковала в ответ:

– Ой ли вэй ли‚ ой ли вэй ли‚ лю-ля-ля...

Пламя не отделить от фитиля.

Ребенка у них не было‚ несмотря на старания и горячие просьбы. Призвала Песю жена ребе‚ сказала:

– Вус? Фарвус?..

–

Ребецн! – заплакала Большая Песя. – В прежние времена молились за бесплодное дерево‚ чтобы Всевышний дал ему изобилие. Помолитесь и за меня.

Жена ребе ответила:

– Что ты с собой делаешь? Как одеваешься? Как дом содержишь? Если Иоселе тебя терпит‚ это еще не значит‚ что вытерпит Тот‚ Который... Думаешь‚ Ему приятно смотреть на Песю ди Гройсе‚ заходить в ее дверь‚ выслушивать ее молитвы? Сказано – и для нас тоже: "Проклята будет женщина‚ которая имеет мужа и не наряжается".

И так оно стало. Посвежело лицо‚ омытое кислым молоком. Побелели руки. Одежды стали опрятнее‚ избавившись от запаха квашеных бураков. Дом пропах корицей‚ основательно и насовсем‚ словно счастье обладало этим ароматом и не обладало иными. Соль‚ просыпанная по углам, уберегала семью от сглаза. Стол‚ оттертый до блеска‚ призывал к трапезе‚ а подушки ко сну. Семь копеек на хлеб, три на селедку, три на крупу и картофель, полторы копейки на лук, соль, перец, – Песя не заставляла Иоселе ждать еду‚ не будила‚ когда он спал‚ обращалась с мужем, как с царем‚ а он относился к ней, как к царице.

Чудо следует заслужить‚ и Иоселе – царь в доме своем – этого‚ должно быть‚ сподобился. Через положенные сроки проклюнулся живот у бесплодной Песи, и появился у них заморыш‚ выпрошенный молитвами‚ который укладывался в Песину ладонь‚ как в люльку, присасывался к могучей груди – не оторвать, заливаясь материнским молоком, а Песя ди Гройсе смотрела на это чудо и толстела от удовольствия. Сквозь прозрачные его пальцы проглядывали косточки‚ словно у малька в пруду‚ и косточки эти были стиснуты в кулачок. Разжали с остережением и обнаружили семечко в ладошке‚ крохотное‚ от незнакомого растения‚ а что вырастет из него – неизвестно. Мальчика назвали Мотл...

...Мотеле проплакал без слез первые свои года, и его не могли утешить. Ребе сказал:

– Этот ребенок – гвоздик‚ на который вешают страдания. Ему больно оттого‚ что больно другому – хоть тут‚ хоть в Бердичеве. Такое уже бывало. Но такое пройдет.

Папа Иоселе рассказывал перед сном:

– Жил на свете великан по кличке Дрыхало, ленивый и невстанливый, который очень любил поспать – до еды, во время еды и после нее. Чтобы достать продукты на завтрак или обед, он садился под деревом и засыпал, вытянув поперек поляны длинные свои ноги. Пробегали мимо обитатели леса, спотыкались о его конечности: просыпайся и ешь...

Мотеле плакал от жалости к лесной живности, и мама Песя спешила исправить папину ошибку:

– Жила на свете кошка, которая была очень доброй. Она жалела всех, даже комаров с мухами, и полагала, что лучше умереть с голоду, чем позавтракать каким-либо мышонком…

И Мотеле снова плакал – теперь уже от жалости к кошке, которая могла погибнуть от истощения.

Мир проявлялся постепенно‚ завоевывая позиции‚ соблазнял крикливыми новшествами: "Лимонад Газес", "Трактир "Фриштик" для знатных персон", "Бюро погребальных и свадебных процессий с участием генерала‚ пожарного обоза и бенгальских огней". А Мотеле рос пока что‚ задумчиво поглядывал на заветное семечко‚ хранившееся в маминой шкатулке‚ Мотеле – фарфоровый мальчик‚ за которого всегда боязно. Его бы переложить сеном‚ чтобы не раскололся на колдобинах жизни‚ на него поместить бы наклейку "Осторожно. Стекло"‚ но до этого тогда не додумались.