Против неба на земле

Кандель Феликс Соломонович

Папа Иоселе не накопил сыну наследства. Лишь опечалился напоследок:

– Мне горестно‚ что оставляю тебя в таком мире. И стыдно.

Мама Песя добавила:

– Не разбрасывайся теми‚ кто тебя любит‚ Мотеле. Таких будет немного.

А Мотеле уже отплакал свой срок и жил затем тихо, каплей дождя на траве. Хрупок‚ тонок в кости‚ Мотеле говорил негромко‚ с запинкой‚ запутывался в долгих фразах без надежды на вызволение‚ как в чужих‚ не по росту‚ одеждах‚ улыбался стеснительно на всякое обращение‚ словно существовал не по праву‚ занимая соседское место. Обступали его клейкие привычности‚ которым не стоило поддаваться; любил уединение и предавался мечтам‚ участвуя в путешествиях души, отставал в развитии‚ лишенный

злых побуждений‚ ёжился от нестерпимых грубостей‚ а это удивляло.

– Его скоро заберут‚ – шептались за спиной соседи. – Уж больно чист...

Мотеле возвысился в селении до уровня дурачка‚ и о нем заботились. В каждом местечке был свой дурачок‚ который позволял себе многое‚ недоступное прочим‚ отчего не трудно загордиться‚ возжелать невозможного‚ – без разума дураку не прожить.

"Фигли-мигли, любовные утехи!", "Волшебные фонари и картины к ним", "Книга доктора Лоренца "Грехи молодости" – поучительное слово к каждому, кто расстроил нервную систему онанизмом и распутством". Объявился в местечке бродячий коновал‚ рудометчик и зубодер‚ распряг лошадь на базарной площади‚ выставил на продажу заморские снадобья‚ незамедлительно к излечению склоняющие‚ разложил на телеге мазь для изведения мозолей – "безвредно и доступно каждому"‚ крем "Метаморфоз" от веснушек‚ помаду-фиксатуар "Букет Плевны"‚ мыло "Мятное", мыло "Огуречное"‚ а также ядовитое средство от нашествия тараканов с пугающей этикеткой: "Мор! Отрава! Погибель! Перед употреблением взбалтывать".

– Кого взбалтывать? – веселились насмешники. – Неужто тараканов?..

Коновал не снизошел до ответа и вынул напоследок новинку‚ слезную водицу в скляницах для промывания глаза и утишения в нем жжения. Столпился народ‚ разглядывая невиданную диковину‚ недоумевал по поводу:

– Как же оно в приготовлении?..

Зубодер разъяснил по-простому:

– Сидят в ряд плакальщики с плакальщицами. Им рассказывают грустные истории с печальным концом‚ они горюют полный рабочий день‚ и набирается слезная водица в скляницы.

– За это платят? – спросили.

– А то нет!

Народ дружно вздохнул:

– Нам бы такую работу... И печалить не надо.

Бадхан Галушкес – вислоухий‚ полоротый и пучеглазый – глотал огонь на свадьбах‚ танцевал на руках‚ чревовещал на всякие голоса‚ чудил и проказил, потешая гостей до желудочных колик. При этакой несерьезности профессии был Галушкес умозрителен не в меру‚ искал ключ к пониманию‚ докапываясь до основ‚ поучал всех и каждого:

– Увеселить – это понизить‚ заставить человека пасть наземь от смеха. Возвеселить – значит возвысить‚ вознести в утешении. Тихо‚ ша! Не дыша!..

Никто не улавливал разницы‚ и тогда Галушкес разевал от усердия рот‚ пучил сверх меры глаз:

– Радуйтесь к обновлению чувств. Благодарите за радости. Адрес у благодарности – один...

Мир беднел‚ свадьбы откладывались‚ увеселителям не было заработка‚ однако Галушкес взял Мотеле в дело‚ чтобы пригреть сироту. Вдумчив‚ не в меру серьезен‚ Мотеле высматривал оттенки человеческой души и их несообразности‚ а оттого в потешатели не годился‚ в собрании веселящихся чувствовал себя не на месте.

– За вас кто-нибудь беспокоится? – спрашивал свадебного гостя. – За вас пора побеспокоиться. И за вас тоже. Возьму это на себя.

– Ребенок шутит‚ – с почтением шептались вокруг. – Ум его не созрел‚ но голова летает…

И смеяться уже не хотелось – хотелось окунуться в печаль.

Абеле-горшечник взял Мотеле в подмастерья – таскать воду‚ мять глину‚ вынимать из печи звонкие‚ жаром налитые кринки‚ махотки с корчагами‚ которые раскупали на базаре. Мотеле уходил по вечерам в поле‚ слушал журчание воды в ручейке‚ посвист грызунов‚ шуршание колосьев на ветру‚ теплотой рук разогревал глину в ладонях. Наплывали беспричинные радости‚ как дуновения лета. Цветы клонили головы‚ сомлевшие от собственного благоухания.

Глина противилась поначалу‚ грузная и неподатливая‚ а затем размягчалась в ладонях у фарфорового Мотеле‚ ощущая‚ быть может‚ свое с ним родство. Глаза закрывались. Душа высвобождалась из теснин тела. Ветер навевал предзакатные звуки‚ которые сливались в единую мелодию и перетекали от плеч к ладоням. Пальцы лепили нечто‚ одним им известное‚ и выходили на свет диковинные долгоносые птицы с хохолком поверху.

Что делает шрайбер‚ земной писец? Перевивает буквы строкой в черноте чернил. Что делает шрайбер‚ писец небесный? Перевивает судьбы‚ затейливо и прихотливо. К шестнадцати его годам Мотеле женили. Сироту звали Шайнеле‚ и сваха Шпринца сказала:

– Как проверяется невеста? По глазам. По глазам – каким образом? Если они нехороши‚ следует искать телесный изъян. Если хороши, искать не надо.

Глаза у Шайнеле – лесным озером в полдень, утонуть без возврата, теплотой души опахивала на подходе. Сваха Шпринца прошлась по домам‚ собрала цимес, фаршированную шейку‚ жаркое с черносливом – мало не показалось‚ ели и насытились. Бадхан Галушкес изображал в лицах‚ как глухой Берчик и слепой Исролик не поделили в бане мыло с мочалкой‚ как обжора Бухер с разиней Шлепером кушали компот из одной миски‚ – гости плакали от восторга‚ души вознося в веселии. Попили‚ поели‚ пожелали молодым: "Живите. Нас радуйте", разошлись по домам со спокойным сердцем.

Мотеле во многом не разбирался‚ даже в денежных знаках‚ но одно знал наверняка.

– Шайнеле‚ – сказал прежде всего. – Ты молодая‚ я молодой. Давай останемся в детстве. На всю жизнь.

– А как же дети‚ Мотеле‚ которые у нас появятся?

– Вместе с детьми.

Когда муж приходит к жене‚ радуются даже Небеса. Изъянов у Шайнеле не оказалось‚ и дети не заставили себя долго ждать. Первым появился Мойше‚ дерзок, своенравен, и сразу отбился от рук. Бегал быстрее других‚ рос быстрее других‚ вытягивались по отдельности части его тела‚ тоже своенравные‚ не сговорившиеся друг с другом‚ а оттого Мойшеле был нескладен‚ не в ладах с собой‚ вечно всё задевал‚ ломал‚ опрокидывал. Его ноги жили путаной жизнью и уводили в ту сторону‚ куда не собирался. Его руки двигались сами по себе и творили такое‚ отчего ахали соседи: гонял козу по крышам‚ запрягал кур в тележку‚ водил гуся на поводке‚ словно свирепого пса. Ухватил во дворе петушка‚ затащил в комнату – тот заметался с печи на лавку‚ со стола на кровать‚ опрокинул шкатулку на полке‚ склевал походя заветное семечко‚ с которым Мотеле явился на свет.

Кому хочется верить‚ пусть поверит. Вскоре у петушка надулся на голове желвачок‚ проклюнулся росток над гребешком‚ пустил зеленую стрелку‚ на конце которой распустился цветок из невиданных земель‚ нацеленный клюв, хохолок из лепестков – восторженно-оранжевых и глубинно-лиловых. Куры копались в навозе‚ чванился петушок с хохолком‚ и когда он наклонялся‚ чтобы подобрать червяка или зернышко‚ цветок наклонялся тоже и склевывал невидимое глазу.

– Ребе‚ что это?

– Ташлиль‚ – сказал ребе. – Цветок ташлиль‚ капризный и своенравный‚ отрицающий законы естества. Созревая‚ высевает семена надежды‚ ожидания с разочарованием‚ сводит с ума знатоков.

– Для евреев это хорошо‚ ребе?..

Глядел с телеги проезжий мужик. Лошадь не двигалась‚ завороженная чудным зрелищем‚ косила громадным глазом‚ в котором помещался клюв с хохолком. Теснились за забором случайные прохожие‚ взирая с остолбенением на невозможную красоту: "К чему оно и отчего оно?!.."

– Ах! – восхитилась барышня из проезжего тарантаса‚ преподаватель естественных наук Оталия-Луиза фон Фик‚ выписанная из заморских краев. – Это же редчайший цветок‚ Птица райских садов‚ – уступите вашего петушка за хорошие деньги. Дабы‚ обратив оный в чучело‚ пробуждать в пансионерках неизбывный интерес к учению для образования ума, сердца и характера...